— Феодот Несторович… А что?
— Словно келья отшельника. Библия…
— Его настольная книга.
— А семья у Феодота Несторовича есть?
— Нет.
— Он что, никогда не был женат?
— Когда-то в молодости был. Разошёлся. Говорит, мешало ему писать картины, полностью отдаваться живописи.
— Прямо по Толстому…
— Что ты имеешь в виду?
— Лев Николаевич где-то высказал мысль: если, мол, сильно полюбишь женщину, то не сделаешь того, что задумал в жизни.
— А сам был очень привязан к Софье Андреевне. Вон сколько детей наплодил.
— Великие люди толкают идеи, но вот всегда ли следуют им? — усмехнулся Глеб.
Ярцев оделся — появиться в плавках в мастерской посчитал кощунством — и поднялся на второй этаж. Он невольно зажмурил глаза: после полутёмной лестницы огромная, во весь этаж, комната полыхнула ярким освещением. Один скат крыши, — его не видно, когда идёшь от ворот к берегу, — был застеклён, и солнце заливало помещение. Его свет словно ещё больше раздвигал стены. Пахло свежеструганым деревом, олифой.
Решилин, Жоголь и Пётр Мартынович, стоявшие в противоположном конце у небольшого верстака, словно затерялись в этом пространстве.
Ярцев огляделся. Куда ни посмотри — везде картины.
Пересекая мастерскую, Глеб ощутил странное волнение — словно вступил в храм.
Решилин держал в руках доску для будущей картины.
— Я, видите ли, не признаю холст, — объяснил он. — Разве можно сравнить! — Художник нежно погладил обработанную золотистую поверхность, на которой были чётко видны ровные, будто под линейку, линии волокон.
— Что за дерево? — спросил Пётр Мартынович.
— Липа… Лучше всего. По ней и работали наши славные предшественники… Можно, конечно, и другое. Главное — чтоб ни единого сучка! Тогда краску не разорвёт, не раскрошит и за двести — триста лет! Даже больше.
— А какими красками пользуетесь? — продолжал расспрашивать Решилина его бывший учитель.
— Сам готовлю, — Феодот Несторович показал на длинный массивный стол, уставленный банками, бутылками, коробками, ящичками, ступами, разноцветными камешками и кусками янтаря. — По старинным рецептам.
— Где же вы их раскопали? — удивился Пётр Мартынович.
— Пришлось потрудиться… По крохам отыскивал. В древних рукописях, по монастырям ездил, храмам… Да и сам экспериментирую. — Художник улыбнулся.
— Ольга называет меня алхимиком.
Он взял банку, отвинтил крышку.
— Олифа? — вопросительно посмотрел на хозяина Пётр Мартынович, принюхиваясь к духовитому запаху.
— Да, — кивнул Решилин. — Покроешь картину — краски словно живые! А чтобы добиться идеальной прозрачности, стойкости — не один и не два дня нужно простоять на ногах. — Феодот Несторович кивнул на газовую плиту. — Масло идёт только конопляное или маковое. Но главный секрет — вот он! — Решилин поднял со стола кусочек янтаря, повертел в руках. — Тут все зависит от того, как его истолчёшь. Надобно тонко-тонко, чтобы — как пух! Потом разогреешь посильнее, пока янтарь не потечёт, — и в кипящую олифу. Такой янтарной олифой пользовались в старину в исключительных случаях — для особо чтимых, драгоценных икон.
— Господи, это же адский труд! — восхищённо и почтительно произнёс Пётр Мартынович. — Какое же надо иметь терпение?
— А вспомните, как при Рублёве готовили материал для грунта под фрески… Известь гасили сорок лет. Представляете, сорок! — поднял палец Решилин. — Оттого мы с вами и можем наслаждаться их творениями через пять веков!
— Даже больше, — решил снова продемонстрировать свою эрудицию Ярцев. — Например, в Успенском соборе Кремля, построенном ещё при Иване Калите, в тринадцатом веке…
— Простите, Глеб, тут вы не точны, — мягко возразил Феодот Несторович.
— Того храма, увы, давно не существует. Как и росписей. На этом месте теперь стоит другой, с тем же названием.
— Разве? — растерянно пробормотал Глеб. Ему хотелось сквозь землю провалиться за свою оплошность.
— Да-да, в четырнадцатом, — повторил художник. — Но вы правы, что сохранились шедевры русской иконописи ещё более раннего периода… Вот, например.
Решилин подошёл к небольшой иконе в богатом серебряном окладе, висевшей на стене. Гости — за ним.
— Георгий Победоносец, — продолжал хозяин. — Любимый русским народом святой, его защитник. Одиннадцатый век! И какое высочайшее мастерство! На таких образцах и учился Рублёв. Эта икона составила бы честь любому музею мира. Даже таким, как Британский или Лувр! Один американец, увидев у меня эту икону, с ходу предложил пятьсот тысяч…
— Долларов? — уточнил Ярцев, поражённый такой цифрой.
— Рублей. По золотому курсу. А это куда больше, — пояснил Решилин. — Но я, естественно, отказал. Американец стал набавлять цену. Пришлось сразу поставить точку: я сказал, что национальным достоянием не торгую.
Сумма особенно сильное впечатление произвела на Петра Мартыновича. Он стоял перед иконой в благоговейном молчании.
— Да, — усмехнулся Жоголь. — Сотворил-то её небось какой-нибудь бессребреник. И даже не мог, наверное, представить себе, что когда-то за неё будут давать целое состояние! Интересно, сколько за подобную икону платили в то время?
— Кто знает, — пожал плечами Решилин. — Рублевские иконы, например, шли по двести рублей. Так, во всяком случае, свидетельствует Иосиф Волоцкий
— первый на Руси собиратель икон Рублёва.
— Разница, а! — оглядел присутствующих Жоголь. — Двести рублей и пятьсот тысяч!
— Ну, двести рублей тогда тоже были внушительной суммой. — Глебу захотелось реабилитироваться. — Судя по хозяйственным и торговым документам четырнадцатого века, на них можно было купить целую деревню — с постройками, землёй, угодьями.
Подождав, пока гости вполне насладятся созерцанием иконы, Феодот Несторович, чуть улыбнувшись, произнёс:
— Ну, а теперь, Пётр Мартынович, может, перейдём к работам вашего смиренного ученика?
— Горю нетерпением, — встрепенулся тот. — Хотя насчёт смирения, вы, мягко говоря, несколько преувеличили. Эх, знали бы, сколько шишек на мою голову… — Видя, что Решилин хочет сказать что-то в оправдание, он замахал руками. — Нет-нет, я не в обиде! И вообще не люблю тихонь! В молодости все должно бурлить, переливаться через край.
У каждой картины Феодота Несторовича задерживались подолгу. Художник рассказывал их сюжет, прояснял некоторые детали.
Что поразило Ярцева — небольшие размеры картин. Он представлял себе — по немногим репродукциям в журналах — огромные полотна. Из разговора художника с Петром Мартыновичем Глеб понял, что Решилин работает в стиле древней русской иконописи и миниатюры. Да и выбор тем, персонажей тоже был ограничен этими рамками. Библейские истории, важнейшие моменты из прошлого России.