— Ничего.
«Ничего? Это я выясню!» — подумала она, откладывая на завтра все важные дела, ибо, в своей уверенности, что дю Букье пал в глазах старой девы, не придала значения ее словам.
Вскоре шестнадцать игроков заняли свои места за четырьмя столами. Четверо гостей избрали пикет, игру самую большую и рискованную. Г-н Шенель, прокурор и две дамы отправились в красный лаковый кабинет сыграть партию в триктрак. Были зажжены канделябры; общество мадемуазель Кормон, расположившееся у камина в креслах, вокруг столов, все разрасталось с каждой вновь прибывавшей четой, которая неизменно спрашивала мадемуазель Кормон:
— Итак, завтра вы уезжаете в Пребоде?
— Что поделаешь — нужно! — следовал ответ.
По всему было видно, что хозяйка дома чем-то озабочена. Г-жа Грансон первая заметила необычное состояние старой девы: мадемуазель Кормон размышляла.
— О чем вы думаете, кузина? — наконец спросила она, входя в будуар, где сидела мадемуазель Кормон.
— У меня из ума не идет эта бедная девушка, — ответила она. — Я не я буду, если, как председательница Общества вспомоществования матерям, не потребую у вас для нее десять экю!
— Десять экю! — воскликнула г-жа Грансон. — Но вы же никогда столько не давали!
— Но, милая моя, так естественно иметь детей!
Эти безнравственные слова, сказанные от всего сердца, ошеломили казначею Общества вспомоществования матерям. По-видимому, дю Букье вырос в глазах мадемуазель Кормон.
— Поистине, дю Букье не только изверг, но и подлец, — сказала г-жа Грансон. — Сумел причинить зло, сумей расплатиться. Его дело, а не наше помочь этой девчонке, которая при всем том кажется мне большой негодяйкой, ибо в Алансоне можно было найти получше этого циника дю Букье! Нужно быть очень распутной, чтобы завести с ним шашни.
— Циник? Вы, моя дорогая, переняли у вашего сына все эти непонятные латинские слова. Конечно, я не собираюсь оправдывать господина дю Букье, но объясните мне, в чем тут распутство, если женщина предпочла одного мужчину другому?
— Дорогая кузина, допустим, вы бы вышли за моего сына Атаназа, что было бы вполне естественно, так как он молод, хорош собой, подает надежды, он прославит Алансон. А все бы попросту решили, что вы взяли себе такого молодого мужа для полноты счастья; злые языки болтали бы, что вы заготовили свое счастье впрок, чтобы никогда не иметь в нем недостатка; вероятно, нашлись бы завистницы, которые обвинили бы вас в развращенности. Эка важность! Вы были бы сильно и искренне любимы. Атаназ кажется вам бестолковым потому, моя дорогая, что у него избыток ума; крайности сходятся. Что правда — то правда, он живет как пятнадцатилетняя девочка: уж он-то не испачкался в парижской грязи!.. Ну что ж! Примените к другим ту же пропорцию, как говаривал мой бедный муж: точно так обстоит дело между дю Букье и Сюзанной; только то, что в отношении вас было бы клеветой, в отношении дю Букье — сама истина. Вы понимаете?
— Не больше, чем китайскую грамоту, — ответила мадемуазель Кормон, широко раскрыв глаза и напрягая все силы своего разума.
— Так вот, кузина, раз уж приходится ставить точки над i, скажу вам, что Сюзанна не может любить дю Букье. А если сердце ни при чем в подобном деле...
— Но, кузина, как же любить, если не сердцем?
Тут г-жа Грансон мысленно сказала то, что думал шевалье де Валуа: «Бедненькая кузина непозволительно глупа».
— Дорогое дитя, — продолжала она вслух, — мне кажется, для того чтобы рожать детей, мало одной только духовной любви.
— Как же, моя дорогая, ведь и пресвятая дева...
— Но, милочка, дю Букье не святой дух!
— Правда, — согласилась старая дева, — он мужчина! И мужчина такого типа, что друзья из предосторожности должны заставить его жениться.
— Вы можете, кузина, добиться этого...
— Ну! Каким образом? — произнесла старая дева с жаром христианской любви к ближнему.
— Не принимайте его у себя до тех пор, пока он не женится; в данном случае ваш долг, во имя благопристойности и благочестия, подать пример порицания.
— По приезде из Пребоде я еще с вами об этом потолкую, дорогая моя госпожа Грансон. Надо посоветоваться с дядюшкой и с аббатом Кутюрье, — сказала мадемуазель Кормон, выходя в гостиную, где оживление достигло высшего предела.
Яркий свет, нарядные женщины, торжественный тон, внушительный вид этого собрания, весь его аристократический блеск преисполняли мадемуазель Кормон гордостью не в меньшей степени, чем ее гостей. Многие считали, что ничего лучшего не увидишь и в Париже, в самых избранных кругах. Тем временем дю Букье, который играл в вист с г-ном де Валуа и двумя престарелыми дамами, г-жой дю Кудре и г-жой дю Ронсере, служил предметом скрытого любопытства. Несколько молодых женщин, притворяясь, что интересуются игрой, поглядывали на него, правда, украдкой, но так странно, что старый холостяк в конце концов встревожился, не допустил ли он какой-либо оплошности в своем туалете.
«Не сдвинулся ли у меня парик?» — подумал он, испытывая одну из тех смертельных тревог, которые терзают старых холостяков.
Он воспользовался своим проигрышем, закончившим седьмой роббер, чтобы встать из-за стола.
— Я не могу взять ни одной карты в руки, не потерпев неудачи, — сказал он, — мне решительно не везет в игре.
— Вам везет в другом, — сказал шевалье, бросая на него лукавый взгляд.
Разумеется, это словцо местного Талейрана обежало гостиную, где каждый вслух восхищался тонким остроумием шевалье.
— Находчивее господина де Валуа не сыскать, — сказала племянница кюре церкви св. Леонарда.
Дю Букье пошел посмотреться в продолговатое зеркальце над «Дезертиром» и не нашел в своем отражении ничего из ряда вон выходящего. После бесчисленных повторений все той же темы, видоизменяемой на все лады, около десяти часов произошло отплытие из длинной, как пристань, прихожей; не обошлось без проводов, устроенных мадемуазель Кормон для своих любимцев, с которыми она на прощанье целовалась на крыльце. Расходились группами — одни по Бретонской дороге и в направлении к замку, другие — в сторону квартала, выходящего на берег Сарты. Обычно тогда начинались разговоры, вот уже двадцать лет раздававшиеся в этот час на этой улице. Обычно тогда звучали все одни и те же слова: — У мадемуазель Кормон нынче вечером был прекрасный вид. — У мадемуазель Кормон? Она показалась мне странной. — Как дряхлеет этот бедный аббат! Вы заметили — он все дремлет? Он уже не знает, где его карты, он стал забывчив. Скоро нам придется, увы, потерять его. — Прекрасная погода, завтра будет хороший день! Чудесные стоят дни для отцветающих яблонь. — Вы нас обыграли, как всегда, когда вместе с вами играет господин де Валуа. — Сколько же он выиграл? — За сегодняшний вечер — три или четыре франка. Он никогда не проигрывает. — Да, да. А не забудьте, что в году триста шестьдесят пять дней. Этак можно выиграть на покупку целой фермы. — Ах! Как нам пришлось отбиваться сегодня! — Вам позавидуешь, господа, вы уже дома, а нам надо пройти еще полгорода. — Мне вас не жалко, вы в состоянии завести одноколку, а ходите пешком. — Ах, сударь! Приданое дочери отнимает у нас одно колесо, содержание сына в Париже — другое. — Вы по-прежнему готовите его в чиновники? — К чему же надобно, по-вашему, готовить молодых людей?.. И потом, служить королю не зазорно.