— Вот-те раз! — воскликнул он, пораженный. — Это еще что такое? — Он протянул через стол руку. — Между нами больше не должно быть таких разговоров, дитя. Вы ничем на обязаны мне. Все, что я делаю, я делаю потому, что это мне нравится! Просите перемирия! — Во взгляде его появилась улыбка. — Ну, разве я насмехаюсь над вами? А я-то думал, что этим занимаетесь вы!
— Я в ваших руках, я бессильна, сеньор, — траурным тоном проговорила Доминика. — Если вам нравится издеваться надо мной, никто не сможет вам помешать.
Однако эти ее слова произвели совсем обратный эффект.
— Девочка, еще немного, и мне придется посадить тебя на колени и поцеловать, — заметил Боваллет.
— Я бессильна, — произнесла она, упорно не поднимая глаз.
Мужчина нахмурился, встал со стула и опустился на колени подле нее.
— Что все это значит, Доминика? Неужели это вы, такая смиренная, такая напуганная? — Он увидел, как горят ее глаза, и расхохотался. — Ах, обманщица! — мягко сказал он. — Посмей я только прикоснуться к вам, вы сразу дадите мне отпор!
Губы девушки вздрагивали от смеха, она смотрела на него сквозь ресницы. Николас поцеловал ее руку.
— Ну, так что же вы хотите, чтобы я вам рассказал? — спросил он.
— Пожалуйста, — протянула она жалобно, скажите, где вы собираетесь высадить нас?
— Всего в нескольких милях к западу от Сантандера, любимая. Там есть одна маленькая деревушка контрабандистов, которая радушно примет нас.
— Контрабандисты! — она взглянула на него. — О, так вот вы еще кто! Мне следовало догадаться об этом раньше!
— Нет, нет, не обвиняйте меня, — улыбнулся он. — Направьте свои укоризненные взгляды на моего толстого боцмана. Это, скорее, по его части. Он уже много лет занимается таким ремеслом, и я полагаю, ему известен каждый контрабандистский порт в Европе. Под покровом темноты мы быстро подойдем к берегу, высадим вас и отплывем до рассвета.
Наступило молчание. Доминика посмотрела на герб на стене и тихо сказала:
— Вот и кончается приключение. Сэр Николас снова поднялся на ноги.
— Вы и в самом деле так думаете? Она была серьезна.
— Именно так я и думаю, сеньор. Я окажусь в Испании и я буду свободна… свободна от вас!
Он упер одну руку в бедро, другая начала теребить бородку. Ей следовало насторожиться, но она еще не знала, что значат эти грозные признаки.
— Леди, — сказал Боваллет, и она вздрогнула, услышав непреклонную настойчивость в его голосе, — основатель моего рода имел немного другой девиз, — он поднял руку, показывая на свиток с девизом за его спиной. — Из хроник, написанных неким Аланом, ставшим впоследствии эрлом [44] Монтлисским, мы узнаем, что Симон, первый из баронов Боваллетов, взял своим девизом следующие слова: «Еще не обладаю, но уже держу». — Голос Николаса зазвенел и замер.
— И что же, сеньор? — нерешительно спросила Доминика.
— Я еще не обладаю вами, но будьте уверены, что уже держу вас, — ответил Боваллет.
В душе девушки шла борьба.
— Вы безумец, сеньор.
— Это сладкое безумие.
— Я не верю, что вы посмеете приехать за мной в Испанию.
— Клянусь смертью Господней, не верите? А что, если бы я посмел?
Она опустила взгляд на сложенные руки.
— Говорите же! Если я посмею! Если я проберусь в Испанию и найду вас там? Что бы вы ответили мне?
Лицо ее пылало, грудь быстро поднималась и опадала.
— О, если бы нашелся человек, способный совершить такое ради любви!..
— Он перед вами. Что бы вы отдали ему? Она поднялась, прижимая руку к груди.
— Если бы только он осмелился, я бы отдала ему… себя, сеньор.
— Запомните ваше обещание! — предупредил он ее. — Не пройдет и года, как вам придется его выполнить.
Девушка со страхом посмотрела на него.
— Но как? Как?
— Сердце мое, — откровенно признался Боваллет, — я еще не знаю как, но я обязательно найду способ.
— О, это все пустое хвастовство! — воскликнула она, и быстро направилась к двери. Его восклицание заставило ее остановиться и оглянуться через плечо. — Что еще, сеньор?
— Мое обещание, — ответил Боваллет и снял с пальца кольцо. — Храните кольцо Боваллета, пока он сам не придет за ним. — Доминика приняла кольцо и задумчиво посмотрела на Боваллета. — Просто так, если хотите, на память. Храните его хорошенько.
На тяжелом золотом кольце искусной работы был изображен герб Боваллета.
— Я всегда буду хранить его, — сказал она, — на память о… таком безумце.
Он улыбнулся.
— Нет, любимая, не всегда! Иногда даже безумец сдерживает свое обещание.
— Только не такое, — со вздохом ответила девушка и вышла.
Все последующие дни ей казалось, что Испания приближается слишком быстро. Погода стояла отличная, попутный ветер нес корабль к родным берегам. Они уже миновали Канарские острова, и Доминика понимала, что приключение заканчивалось. Она стала вежливей со своим пылким кавалером, но все еще не могла поверить ему и потому держалась несколько настороженно. Она позволила ему учить ее английским словам, и смешно лепетала их, повторяя за своим учителем. Она больше не ставила хитрых ловушек бедному Дэнджерфилду, слишком мало у нее оставалось времени и слишком сладок был самообман. Если бы не присутствие отца, возможно, она была бы рада быть увезенной в Англию в качестве приза победителю, но… теперь она уже не сомневалась в намерениях Боваллета. Было совершенно ясно, что он собирался высадить их с отцом в Испании. Об этом она думала со вздохом и улыбкой, признавая, что он поступает честно. В остальном она очень сильно запуталась. Николас казался ей настоящим героем, который ничуть не сомневается в собственном могуществе. Немудрено, что он вынудил бедную девушку верить ему едва ли меньше, чем самому Господу Богу. Хотя, может быть, ему просто нравилось рисоваться и слыть дерзким хвастуном. Конечно, он забудет о ней, как только снова окажется в Англии.
Донья Доминика была вынуждена признать, что атака на ее сердце велась всерьез и по всем правилам. Его мягкая улыбка преследовала теперь ее грезы и сны, и ей никак не удавалось избавиться от нее. Да, он был дерзок и отважен. Она не могла понять, что заставляло ее постоянно думать о нем, ведь он не прибегал к тончайшим приемам ухаживания, не пользовался придворными тонкостями этикета. Боваллет решительно обхватывал талию девушки, срывал поцелуй и снова уносился прочь к своим приключениям, раньше, чем она могла опомниться. О, это был веселый разбойник! Он действовал чересчур напрямик, думала наша леди, был слишком стремителен, не признавал науку нежного ухаживания. Ей нравилось думать, что он похож на сильный ветер, свежий, звенящий от морской соли. Казалось, он не знал отдыха, мог оказаться одновременно и здесь, и там, неутомимый, исполненный искрящейся силы жизни. Вот, например, его блестящие глаза, их откровенный взгляд из-под полуопущенных век.