Боваллет со смехом отклонил это предложение и довольно туманно ответил Фробишеру. Дрейк снова покосился на него.
Только много позднее, когда в пустой комнате остались всего двое мужчин, а в камине запылал торф, Дрейк начал задавать вопросы. Он раздул длинную трубку, вытянул перед собой ноги, а затем посмотрел на Боваллета узкими, проницательными глазами.
— Что за чертовщина, Ник? Расскажи мне. Боваллет быстро отвел взгляд от сияния очага и вызывающе посмотрел на Дрейка.
— Почему в моей голове должна быть непременно чертовщина?
Дрейк ткнул в него трубкой.
— Я же знаю тебя, Ник, разве ты не понимаешь? Ты мне еще ничего не рассказал, но Мартин уже выжал из тебя эту тайну.
Тогда Ник все объяснил. Дрейк приоткрыл рот от удивления, глаза его загорелись.
— Хорошо, очень хорошо! — сказал он. — Но как?
— Я поеду за ней в Испанию, — ответил сэр Николас таким тоном, словно говорил о своей воскресной прогулке в Вестминстер [62] .
Услышав такой ответ, Дрейк громко расхохотался.
— Господи, спаси и помилуй! — Он внезапно протрезвел и, наклонившись вперед, сжал руку Боваллета. — Послушай меня, Ник, не надо. Ты слишком хорош, чтобы пропасть ни за что.
Блестящие голубые глаза на мгновение встретились с серыми.
— Так вы думаете, я непременно пропаду? Дрейк поднял бороду и пожевал ее кончик, плечи его вздрагивали.
— Не знаю… Впрочем, дерни Филиппа за длинный нос, Ник, если только увидишь его сатанинское величество! Клянусь, ты вернешься невредимым даже из самой преисподней! Но как ты проникнешь в Испанию? Через деревушку контрабандистов?
— Нет, это может привести к разоблачению. Мне нужны бумаги, чтобы было что показать в случае нужды. Черт бы все побрал — у нас ведь сейчас нет посла в Мадриде!
— От английских бумаг толку не будет, — согласился Дрейк. — Тебя сразу задержат. Смирись и выбрось эту блажь из головы.
— Клянусь Богом, только не я! Я попытаю счастья у своих французских родичей.
— Интересно, а они у тебя есть?
— Множество. Кстати, один из них будет особенно рад услужить мне, в память о старых временах. Это маркиз де Бельреми, мы отмерили вместе немало лиг по континенту, много лет назад. Да, и царапин мы выдержали порядочно, Бог свидетель! — Он тихо рассмеялся своим воспоминаниям. — Бели он сможет достать мне французские бумаги — что ж, хорошо. А нет, так я найду какой-нибудь другой способ.
Наступило молчание. Дрейк попыхивал трубкой.
— Не забудь о разрешении на путешествия в открытом море, мастер сумасшедший. Каперское свидетельство [63] тут не подойдет. Только мне почему-то кажется, что королева не захочет так просто терять тебя в каком-то безрассудном предприятии в Испании. У нее могут быть на твой счет иные планы.
— Можете мне поверить, разрешение я достану. Как вы думаете, в случае, если королева откажет, Уолсингхэм [64] не окажет мне эту любезность?
Дрейк состроил гримасу.
— Да уж, конечно, мне известно, что он будет счастлив заслать шпиона в Испанию. Но черт тебя подери, Ник, это безумие! Неужели ты так мало ценишь свою жизнь?
— Я очень ее ценю, но она зачарована. Вы сами так говорили, Дрейк. А где теперь находится двор?
— В Вестминстере.
— Тогда завтра же я отправляюсь в Вестминстер, — решил сэр Николас.
На следующий день он подъехал к дворцу, совершенно неотразимый в расшитом камзоле, надушенный мускусом, со свежеподстриженной бородкой. На его плечах лежал плащ бургундского покроя. Получить доступ во дворец не составило труда для сэра Николаса Боваллета, одного из любимцев королевы. В ее сердце всегда оставался уголок для этого красивого забияки.
Сэр Николас быстро прошел в одну из длинных галерей, которую ему указали. Там уже ждали выхода королевы несколько придворных дам и довольно много кавалеров. Он узнал, что королева уединилась с французским послом, сэром Френсисом Уолсингхэмом, и сэром Джеймсом Крофтсом. Все это ему сообщил вице-канцлер, сэр Кристофер Хэттон, горделиво прохаживавшийся в галерее. Хэттон холодно, но вежливо приветствовал его и протянул два пальца. Боваллет быстро отпустил его руку и пустился в разговор с элегантным и серьезным Рейли, также поджидавшим выхода ее величества. Сэр Кристофер свирепо покосился на Боваллета и, казалось, подобрал край своего плаща. Заметив это, Боваллет открыто ухмыльнулся. Ревность сэра Кристофера показалась ему абсурдной.
Ждать пришлось еще около получаса, но он приятно провел время и довольно скоро заставил возмущенно рассмеяться одну из фрейлин, считавших его отважным, но нахальным кавалером. Таким он, собственно, и был.
Наконец в дальнем конце галереи послышались шаги, занавес отдернули, и в галерею медленно вошли четверо. Первой шла королева, худощавая женщина среднего роста на очень высоких каблуках. Огромный воротник, сиявший драгоценными камнями, поднимался за ее головой. Огненно-рыжие волосы королевы были тщательно завиты и уложены локонами, прическу украшали драгоценные гребни и прочее. Необъятное платье тоже сверкало драгоценностями. Королева ослепляла взоры сиянием украшений и блеском дорогой материи. Глаза присутствующих обратились к ней, но так было бы, будь она одета даже в самый скромный наряд из бумазеи. Ее лицо было густо намазано гримом, но глаза были очень живые — необычные темные глаза, не очень большие, но невероятно блестящие и странно пронзительные.
Немного позади королевы, придерживая рукой занавес, стоял, наклонив величавую голову и почтительно выслушивая брошенное ему через плечо приказание, де Мовиссьер. Сэр Френсис Уолсингхэм держал свиток, который тут же передал Крофтсу, хмурившемуся в глубине комнаты. Довольно печальные глаза сэра Френсиса заметили, казалось, всех собравшихся в галерее. Взгляд его задумчиво остановился на Боваллете, но он ничего не сказал.
Де Мовиссьер склонился, целуя руку королевы. Она притопнула ногой, и глаза ее опасно сузились. Фрейлины, знакомые с этими грозными признаками, почувствовали приближение грозы.