Секретарь, в свою очередь, поклонился и протянул руку.
— Я передам бумаги его величеству, сеньор. Услышав это, Боваллет слегка поднял черные брови. Возможно, так он представлял свою роль, а может, это было просто продиктовано дерзостью служащего, но он тихо проговорил:
— Я имею приказание доставить эти письма лично его величеству.
Секретарь снова поклонился. «Все идет отлично, » — подумал Боваллет, тайком наблюдая за ним, как рысь.
— Прошу вас следовать за мной, сеньор, — пригласил секретарь и стал подниматься по лестнице, которая выходила в длинную галерею второго этажа.
Они долго шагали по лабиринту коридоров и наконец подошли к двери, скрытой портьерами. Боваллет оказался в скромно убранной комнате, где его и оставили в полном одиночестве.
На стенах он опять увидел мучеников. Сэр Николас состроил гримасу и про себя обругал вкус его католического величества. Прошло еще полчаса. Король Филипп явно не торопился. Сэр Николас выглянул из окна в вымощенный булыжником двор. Он уже начинал позевывать.
Наконец секретарь вернулся.
— Его Величество примет вас, сеньор, — сказал он и отдал Боваллету верительные письма. — Сюда, прошу вас. — Он поднял портьеру, пропуская Боваллета, и повел его по коридору. Добравшись до очередных дверей, он поцарапался в массивные панели, и створки тут же распахнулись. Сэр Николас очутился в своего рода прихожей, где за столом сидели и писали что-то двое писцов, а около дверей застыли два стражника. Через эту комнату он прошел за секретарем к новым дверям, скрытым плотным занавесом. Стражник поднял занавес.
— Шевалье де Гиз, сир, — сказал секретарь, низко кланяясь, и отступая к стене.
Сэр Николас спокойно вошел в комнату, подождал, пока занавес за его спиной опустится снова, и быстрым взглядом окинул небольшой, скудно убранный кабинет, больше похожий на келью монаха. Интересного здесь было мало. Сундук, письменный прибор, священник у окна, стол в середине комнаты, и за столом, в кресле с высокой спинкой, человек, положивший ноги на бархатную скамеечку, бледный, с редкими прядями желтоватых волос, посеребренных сединой, с редкой бородкой и мрачными, хищными глазами под тяжело набрякшими веками.
Сэр Николас грациозно опустился на одно колено, касаясь пола перьями шляпы. «Господи, помилуй! — подумал он про себя. — Мы с моим врагом один на один в маленькой комнате, а он и не подозревает об этом!»
— Шевалье де Гиз… — медленно повторил Филипп хрипловатым голосом. — Мы приветствуем вас, сеньор.
Эти вежливые слова были произнесены невыразительным тоном, в тусклых глазах не было ни доброты, ни жизни. «Доброты было бы еще меньше, узнай он, что приветствует Ника Боваллета, » — подумал сэр Николас, легко поднимаясь на ноги.
Казалось, неподвижно сидящий в кресле Филипп изучает его лицо. Эта минута была очень напряженной, но сэр Николас спокойно стоял под пристальным взглядом короля. Придворные не должны были почувствовать, что его меч готов покинуть ножны в любую секунду.
— Вы привезли для нас письма, — медленно произнес человек.
Боваллет достал шелковый пакет, спрятанный у него на груди, подошел к столу, снова опустился на колено и протянул королю.
Беря бумаги, король слегка коснулся руки Боваллета. Пальцы у него были холодные и немного влажные. Он передал пакет секретарю и жестом приказал Боваллету подняться.
— Это ваш первый визит в Испанию, сеньор?
— Первый, сир.
Филипп наклонил голову. Секретарь надрезал шелк и разложил перед своим повелителем хрустящие листки бумаги. Глаза Филиппа медленно перебегали от строчки к строчке, но ничего не изменилось на его бесстрастном лице.
— Я вижу, вы приходитесь кузеном герцогу де Гизу, сеньор, — заметил он и оттолкнул страницы письма прочь по полированному столу. — Мы займемся этими делами и через неделю или около того сообщим вам ответ. — Спешить явно не входило в обычаи его величества. Он обратился к секретарю. — Васкес, если дон Диас де Лоса находится во дворце, пошлите за ним. — Он перевел взгляд на Боваллета. — Дон Диас займется вашим развлечением, сеньор. Где вы остановились? Боваллет назвал таверну. Филипп обдумал его слова.
— Да, это лучше всего, — сказал он. — Ведь вы здесь неофициально.
— В случае чего я буду утверждать, что путешествую для развлечения.
— Это разумно, — одобрил Филипп. — Надеюсь, вы сумеете приятно провести время. В Мадриде много интересного.
— Я дал себе слово непременно съездить и осмотреть великий Эскуриал [71] , сир, — сказал сэр Николас, стараясь говорить благоговейным тоном.
Искра жизни промелькнула в глазах Филиппа, в его неживом голосе зазвучал энтузиазм. Он принялся говорить о своем огромном дворце, строительство которого, по его словам, подходило к концу. Он говорил одержимо, как будто речь шла о святом деле, и продолжал говорить, когда Маттео де Васкес вернулся в кабинет. За ним шел статный сеньор средних лет, одетый с большой пышностью, особенно по сравнению с королем, облаченным в черное.
Энтузиазм покинул Филиппа. Он представил дона Диаса де Лоса и препоручил Боваллета-шевалье его заботам. Ник раскланялся и вышел из комнаты следом за этим дворянином.
Похоже было, что дон Диас являлся доверенным лицом короля: он задавал только самые обычные вопросы. У него были холодные и торжественные манеры кастильского дворянина, и он молил шевалье обращаться прямо к нему при малейшей надобности. Дон Диас провел его по коридорам на галерею, где толпилось довольно много придворных, и поочередно представил его всем присутствующим. Шевалье был рекомендован всем как кавалер французского двора, путешествующий с целью расширить свои знания о мире. Таким образом, у Боваллета оказался покровитель, который ввел его в высшее общества. Дон Диас пригласил его быть гостем на приеме, дававшемся в его доме этим вечером, и Боваллет, не колеблясь, принял приглашение. Он еще немного побыл в галерее, беседуя с испанскими грандами, а потом откланялся.
Джошуа нервно ожидал возвращения хозяина и облегченно вздохнул, увидев, что тот, наконец, входит в комнату. Сэр Николас бросился в кресло.
— Клянусь смертью Господней, что это за двор! — воскликнул он и расхохотался. — Что за король! Что за замороженный король! Вот если бы кто-нибудь прошептал ему на ухо: «Перед тобой Эль Боваллет!» Я бы дорого отдал, чтобы только увидеть, как он вздрогнет.
— Господи, спаси и помилуй! — набожно проговорил Джошуа. — Нет, мне это совсем не нравится! — Вид у него был встревоженный. — И сколько мы тут пробудем, хозяин?
— Кто знает? Нет, какой рассказ для Дрейка! Дай мне Господи, все это выдержать, чтобы рассказать ему потом!
— Дай-то Бог, дай-то Бог, — мрачно согласился Джошуа.