Но мог ли Джон, не наделенный женской проницательностью или интуицией, осознать двойственность ее чувств? Он считал, что ранил ее, и что она отступила, чтобы не пострадать больше. Как мог он понять ее, когда она сама не вполне себя понимала?
Раздумывая о том, как быстро пришла к ним любовь, он верил, что она может так же быстро угаснуть, по крайней мере для Дианы. Он твердил, что надеется на это, но был честен с собою настолько, чтоб понимать, что нет на свете ничего, чего он бы хотел меньше. Мысль о том, что Диана охладеет к нему или, еще хуже, станет невестой другого, заставляла его кусать губы и натягивать поводья.
О'Хара, поглядывая исподтишка на суровый профиль едущего рядом друга, размышляя, по силам ли его светлости эта тягостная поездка. Он достаточно изучил несокрушимое мужество Карстерза, чтобы предполагать, что он ее выдержит, но боялся напряжения верховой езды, которое могло оказаться чрезмерным для ослабленного раной организма.
Мудро рассудив это, он не делал попыток отвлечь Карстерза от занимавших его мыслей, и продолжал ехать в молчании мимо ждущих покоса лугов с высокой по колено травой, испещренной маками и щавельком, вдоль живых изгородей, поднимавшихся выше головы с обеих сторон дороги, через холмы и долины, – не проронив ни слова.
Спустя какое-то время, О'Хара отъехал несколько в сторону, чтобы иметь возможность беспрепятственно разглядывать своего друга. Он подумал, что никогда не видел у Джека такого угрюмого выражения лица. Тонкие брови насупились так, что их едва разделяли две резкие морщинки, рот был плотно сжат, подбородок приподнят, а глаза устремлены вперед, вдаль, меж нервных ушей лошади, и, казалось, видели все, ничего в себя не вбирая. Одна рука судорожно сжимала хлыст, другая привычно правила кобылой.
О'Хара поймал себя на том, что восхищается изящной посадкой всадника и его великолепной осанкой.
Внезапно, как бы почувствовав, что его изучают, милорд полуобернулся и встретился взглядом с О'Харой. Он слегка пожал плечами и, казалось, этим движением сбросил с себя всю тяжесть. Хмурый вид исчез, он улыбнулся.
– Прошу прощения, Майлз. Я – мрачный тип.
– Может быть, тебя беспокоит плечо? – тактично предположил О'Хара.
– Н-нет, я его едва ощущаю. Моим дурным манерам и плохому характеру нет никаких извинений.
С этой минуты он словно поставил себе целью развлекать друга, и если порой его смех звучал несколько искусственно, остроумия у него вполне хватило, чтобы развлечь О'Хару на протяжении оставшихся нескольких миль.
Ко времени их прибытия в Терз Хаус губы Карстерза подозрительно побелели от напряжения и между бровями снова залегла морщина, на этот раз от боли… Но он сумел с подобающей грацией приветствовать леди О'Хара и отпустить ей по меньшей мере три изящных шутливых комплимента, прежде чем О'Хара твердо взял его за руку и вывел из комнаты прочь, чтобы он пришел в себя и отдохнул перед обедом.
Вскоре прибыл и Джим, в высшей степени довольный окружающей обстановкой и тем, что смог произнести удовлетворительный приговор условиям, в которые поместили Дженни. После некоторых мук ревности он вполне признал в О'Харе друга и теперь радовался тому, что его хозяин будет жить в этом доме, а не бродить по весям и долам сельской Англии.
В пять часов прозвучал гонг, и милорд спустился по лестнице в наряде цвета тусклого золота с серебряной отделкой, полный решимости быть таким веселым и беззаботным, как требовали обстоятельства. Будто и не было на свете Дианы, нарушившей весь ход его жизни.
Не зря шесть долгих лет воевал он против всего мира. Он научился скрывать свои чувства за маской беспечной веселости и шуток, ни на миг не показывая, чем он уязвим, и ни в коем случае не давая никому повода заподозрить, что он не самый беззаботный на свете джентльмен. Эта наука теперь ему очень пригодилась – так что даже О'Хара удивился, увидев его столь жизнерадостным после всего, что произошло. Леди Молли была в восторге от своего гостя, восхищаясь его внешностью и учтивым манерам, и легко подпала под его обаяние.
Наблюдая за ними, О'Хара с удовлетворением отметил, что его привередливой женушке милорд действительно пришелся по душе. Это была высокая честь: ей было трудно угодить, и многие знакомые О'Хары наталкивались, если не на холодное обращение, то уж во всяком случае не на теплый прием.
В конце трапезы она удалилась, предупредив, чтобы они не слишком засиживались за вином и что Майлзу не следует утомлять его светлость.
О'Хара подвинул графин с вином к другу:
– У меня есть новость, которая, осмелюсь думать, тебя заинтересует! – заметил он.
Карстерз вопросительно поднял глаза.
– Да. Его милость герцог Эндовер отбыл своей драгоценной персоной в Париж.
Карстерз поднял бровь.
– Я полагаю, что после нашей маленькой стычки он испытывает естественное желание побыть немного в тени.
– Разве у него когда-нибудь возникало желание быть в тени?
– Ты, вероятно, знаешь его лучше меня. И что же, возникало?
– Нет. Он всегда на переднем плане и очень заметен. Будь он проклят!
Милорд слегка удивился.
– Что так? Он когда-то стал тебе поперек дороги?
– Он становился поперек дороги моему лучшему другу и небезуспешно.
– Боюсь, дело обстоит как раз наоборот!
– Но я знаю немного о том, как он мешается в жизнь Дика!
Карстерз поставил бокал на стол, теперь он был весь внимание.
– Дика? Каким образом?
О'Хара, казалось, пожалел о том, что сказал.
– Ну, в общем… у меня нет сочувствия к нему.
– Что Трэйси ему сделал?
– Да ничего особенного. Просто он и его беспутный братец пытаются выжать Дика досуха.
– Роберт?
– Эндрю. О Роберте я очень мало знаю.
– Эндрю! Но он был совсем ребенок…
– Теперь он вырос, и стал таким чертовским мотом, просто на удивление. Дик вроде бы оплачивает их долги.
– Дьявол его забери! Зачем?
– Бог его знает! Полагаю, по настоянию Лавинии. Мы же оба знаем, что для того именно Трэйси и подставлял ей вас обоих.
– Чепуха! Мы это делали по своей воле. Она только вернулась домой из школы.
– Вот-вот. И чья это была работа, как не Трэйси?
Карстерз широко открыл глаза и вытянул руки на столе, поворачивая в пальцах ножку бокала.
– И велик этот долг?
– Этого я тебе сказать не могу. Я, вообще, узнал об этом случайно. Бельмануары никогда не славились бережливостью.
– Мы тоже этим не страдали. Не будь к ним излишне суров, Майлз… Я, конечно, знал, что именье Бельмануаров заложено, но не думал, что дошло до такого.