Жюли. Уйти мне, папенька?
Меркаде (дочери). Кокетка! (Минару.) Сударь, насчет любви я придерживаюсь самых положительных воззрений, которые молодыми влюбленными обычно ставятся в упрек старикам. Недоверие мое тем более законно, что я не принадлежу к числу отцов, ослепленных своим отеческим чувством: я вижу Жюли такою, какова она есть. Она не дурнушка, но и не блещет тою красотой, при виде которой каждый невольно ахнет. Жюли ни хороша, ни уродлива.
Минар. Вы ошибаетесь, сударь. Осмелюсь вам заметить, что вы не знаете своей Жюли...
Меркаде. О, отлично знаю... так же, как...
Минар. Нет, сударь, вы знаете лишь ту Жюли, которую видят и знают все; но любовь преображает ее. Нежность, преданность придают ей дивную красоту, и эта красота создана одним только мною.
Жюли. Отец, я смущена...
Меркаде. Скажи лучше: «польщена»... И если он твердит тебе такие вещи...
Минар. Твержу их сто, тысячу раз и не могу натвердиться! Что худого повторить их в присутствии отца?
Меркаде. Вы льстите мне. А я-то воображал, что я ей отец, но, оказывается, вы — отец некоей Жюли, с которой я сам не прочь бы познакомиться. Послушайте, молодой человек, откройте же глаза! Основательные и прекрасные достоинства души могут — согласен — изменять выражение лица; ну, а цвет кожи? Жюли скромная и непритязательная девушка, она знает, что цвет лица у нее смуглый, а черты, как бы сказать... не совсем того...
Жюли. Папенька!
Минар. Неужели вы никогда не были влюблены?
Меркаде. Очень даже был влюблен! И я, подобно каждому мужчине, достаточно долго тянул эту позолоченную лямку.
Минар. Но когда это было!.. А мы, теперешние, любим иначе, лучше...
Меркаде. Позвольте узнать, в чем же именно?
Минар. Мы привязываемся к душе, к идеалу.
Меркаде. Ах, так вот почему моя дочь вдруг стала такой красавицей... Значит, если женщина чуть кривобока — идеал выпрямит ее! Значит, если у девицы возвышенная душа, то пальчики у нее становятся тонкие, ножки изящные, цвет лица нежный, а если у нее еще к тому же и идеалы, то и глаза начинают гореть, как звезды.
Минар. Разумеется.
Меркаде. Мы, люди, воспитанные во времена Империи, называем это...
Минар. Это любовь. Святая, чистая любовь!
Меркаде. Слепотой.
Жюли. Отец, не смейтесь над детьми...
Меркаде. Вполне взрослыми...
Жюли. Они любят друг друга, как любят в наше время, — со страстью искренней, чистой, верной, ибо она основана на знании характера, на уверенности в том, что каждый будет упорно бороться с житейскими трудностями, — словом, не смейтесь над детьми, которые и вас будут очень любить.
Минар (обращается к Меркаде). Что за ангел!..
Меркаде (в сторону). Я сейчас тебе такого ангела покажу! (Дочери.) Помолчи, дочка. (Минару.) Итак, сударь, вы обожаете Жюли. Она очаровательна, она возвышенна, умна, сердечна. Короче говоря, она воплощение красоты, как вы ее понимаете, она совершенство, мечта...
Минар. Ах, значит, Жюли — моя?..
Меркаде. Она ангел, который, однако, не лишен материальности...
Минар. К счастью для меня!
Меркаде. И вы любите ее без всякой задней мысли?
Минар. Ну, конечно!
Жюли. Что я вам говорила?
Меркаде (берет их за руки и привлекает к себе). Счастливые дети! Итак, вы любите друг друга? Какой трогательный роман! (Минару.) Вы просите ее руки?
Минар. Да, сударь.
Меркаде. Вопреки всем препятствиям?
Минар. Я здесь, дабы преодолеть их.
Меркаде. И ничто вас не охладит?
Минар. Ничто.
Жюли. Я же говорила вам, — он меня любит.
Меркаде. Похоже на то! Где еще сыскать столь прекрасное зрелище? Какая отрада для отца видеть, что дочь его любима, как она того заслуживает, видеть ее счастливою...
Жюли. Разве вы не довольны, папенька, моим выбором: ведь ваш будущий сын полон возвышенных чувств, наделен стойкой душой и...
Минар. Мадемуазель!
Жюли. Нет, сударь, позвольте и мне сказать все, что я думаю!
Меркаде. Дочка, ступай к матери; дай мне поговорить о делах, куда менее возвышенных. Как ни велико влияние идеала на наружность женщины, он, увы, ничуть не влияет на ренту...
Минар и Меркаде.
Меркаде. Наедине мы можем говорить без обиняков. Господин Минар, вы не любите моей дочери!
Минар. Скажите, сударь, что у вас на виду для мадемуазель Меркаде богатая партия, что вы не желаете считаться с чувствами вашей дочери, — и я пойму вас. Но знайте: я пришел просить ее руки лишь после того, как завоевал ее сердце.
Меркаде. Завоевал ее сердце! Несчастный! На что вы намекаете?
Минар. Сударь, я люблю Жюли почтительной любовью.
Меркаде. А-а! Слава богу, опять идеалы! Но, скажите мне с полной откровенностью, писали вы друг другу?
Минар. Да, сударь, письма, полные любви.
Меркаде (в сторону). Бедняжка! Она читала любовные письма! Значит, будет страдать не сердце, а рассудок... (Вслух.) Сударь, у ангелов есть тысяча всяких совершенств, но нет государственной ренты, и Жюли...
Минар. Ах, сударь, я готов на любые жертвы, лишь бы Жюли была моею.
Меркаде. Значит, вы говорите, что вас не устрашит никакое препятствие?
Минар. Да, не устрашит.
Меркаде. В таком случае я открою вам один секрет, от которого зависит счастье и спокойствие семьи, куда вы во что бы то ни стало хотите войти.
Минар (в сторону). Что-то он скажет?
Меркаде. Я в безвыходном положении, сударь, я разорен... разорен окончательно. Вы добиваетесь Жюли — и получите ее руку; как бы бедны вы ни были, ей будет лучше у вас, чем в родительском доме... Она хуже, чем бесприданница: все ее приданое — бедные родители... и даже хуже, чем бедные...
Минар. Хуже, чем бедные?.. Хуже не бывает.
Меркаде. Нет, бывает. У нас долги, много долгов; даже по мелочам и то...
Минар (в сторону). Хитрит! Хочет меня испытать. (Вслух.) Ну что же, сударь, я молод, передо мною весь мир, у меня достаточно сил и самолюбия, а по теперешним временам с меня ничего не спросят, кроме моего имени. Я добьюсь своего... Я добьюсь богатства для той, кого люблю, в этом я полагаю свое счастье.