– Домашняя ферма? Да… хотя – стыдно сказать – не такая опрятная, как эта!
Она приняла это без комментариев, но в следующий момент спросила: настолько ли: обширно Фонтли, как поместье Рашли?
Рашли не было главной резиденцией лорда Нассингтона; и если бы Адама попросили его описать, он бы назвал его прелестным местечком в Гемпшире. На самом деле это был очаровательный домик в архитектурном стиле эпохи королевы Анны из ярко-красного кирпича, расположенный в маленьком парке, имевший, однако, так мало сходства с Фонтли, что он удивленно воскликнул:
– Фонтли? Но моя дорогая Дженни!.. Здесь не может быть никакого сравнения!
– Ты хочешь сказать, что Фонтли больше? – спросила она если не с испугом, то определенно с благоговением.
– Да, конечно! – Он умолк и добавил со смехом и слегка покраснев:
– Знаешь, я просто не могу представить, что какой-то дом лучше Фонтли. Теперь ты будешь ожидать Четсуорта или Холькхема!
– Нет, не буду. Как я могу – я никогда не видела ни того, ни другого! Я полагаю, в Фонтли дом очень большой?
– Он, конечно, больше, чем этот, но… ну, он совсем другой! В нем нет особенно красивых комнат, за исключением Большого зала, но их гораздо больше, чем здесь. Возможно, ты будешь разочарована или скажешь, как говаривала моя мать, что он ужасно неудобный и в нем слишком много коридоров, и лестниц, и комнат, расположенных анфиладами. Видишь ли, он не строился по плану, как этот. Часть его – все, что осталось от бывшего монастыря, – действительно очень старая, но мои предки перестраивали его, каждый на свой лад, до тех пор, пока он не превратился… наверное, здесь можно сказать, в настоящую мешанину стилей! Большая его часть в стиле елизаветинской эпохи – но не бойся, что ты окажешься в спальне с неровным полом и потолком настолько низким, что его можно потрогать! Спальни главных покоев – в том крыле, что строил мой дедушка. Надеюсь, оно тебе понравится. И хотя бы по одному поводу ты сможешь быть спокойна: у нас не водится призраков, которые бы донимали тебя, хотя у нас сохранились развалины часовни!
– Я не верю в призраков. А это действительно развалины?
– Самые что ни на есть! Более того, от часовни и камня на камне не осталось.
– Я имею в виду – не ты соорудил эти развалины?
– Соорудил? – удивился он.
– Да, соорудил. Один из папиных знакомых сделал именно так, когда все готическое было в моде, и, кажется, это вызвало много восторгов.
– А!. – произнес он довольно безучастно. – Нет, мы свои не сооружали: это за нас сделали во время войны зелоты.
– Ну да, конечно: мне следовало знать, что это было так, как должно было быть, – сконфузилась Дженни. – Тебе ни к чему было сооружать развалины.
Такие пассажи могли привести его в замешательство, но они и забавляли его. Лишь когда она сообщила ему новость, что это ее отец купил дом на Гросвенор-стрит, у них случилась первая серьезная размолвка.
Он читал письмо от Уиммеринга, когда она вошла в комнату, держа в руке листок, покрытый неразборчивыми каракулями мистера Шоли, и воскликнула:
– Адам, по почте пришло письмо от папы! Он поднял взгляд:
– Вот как? Надеюсь, с ним все хорошо?
– О да! Он не пишет об этом, но он никогда не хворает! Дело в том, что он ухитрился сделать то, что даже я считала невозможным за такое короткое время. Плохо же я его знала! Особенно когда он сказал мне, что, если придется, наймет целую армию работников, что, как я полагаю, он и сделал. Папа никогда слов на ветер не бросает.
– Да, уверен, что это так. И что же он сделал? Нечто такое, что очень тебя радует, как я понимаю?
– Если хочешь, да. Твой дом, Адам! Ты думал, что продал его мистеру Стикни, но тот всего лишь работал на папу!
Он пристально посмотрел на нее.
– Твой отец купил мой дом? – спросил он.
– Да, и хотел вручить тебе купчую в день нашей свадьбы, да только она была не вполне готова. И вот он решил потом, что не расскажет тебе об этом до тех пор, пока не закончат покраску и наклейку обоев и дом не будет готов к нашему приезду. Я никогда не думала, что это произойдет за такое короткое время, но он пишет мне…
– Это была твоя затея? – прервал он.
– Нет, боюсь, я об этом не думала, – ответила она. – Хотя это случилось потому, что я сказала папе, что ты собираешься продавать дом. Он тут же решил, что купит его и вернет тебе, если я считаю, что тебе это понравится, и вот…
– И ты так считала?
Она вдруг заметила, что он очень бледен. Сошел и ее собственный румянец, она, запинаясь, произнесла:
– Да, а что? Я думала…
– Я выставил дом на продажу ради того, чтобы обеспечить двух своих сестер!
– Да, да, я знаю, ты мне говорил.
– И ты думала, я захочу, чтобы он его купил? Да еще по цене, которую я всегда считал грабительской?
Морщины у нее на лбу разгладились, и она сказала, улыбаясь:
– О, тебе незачем об этом думать! Для папы это пустяк: уверяю тебя, он об этом не жалеет! Более того, он посмеялся над этим и сказал, что ты можешь полностью положиться на Уиммеринга! Папа никогда не относится неприязненно к человеку за то, что тот, как он выражается «продувная бестия». И в этом случае, я уверена, он не хотел торговаться по мелочам – о, я знаю, что он бы не стал! – После некоторого колебания она сказала:
– Понимаешь, когда он спросил меня, почему ты собрался продавать городской дом, и я ему рассказала, он… он был просто поражен. Он сказал, что уважает тебя за это, хотя это, как он считал, нелепо. Ты знаешь, он очень проницательный: он сразу же понял, что ему не пристало говорить тебе… предлагать… – Голос ее пресекся; она поднесла руку к своей опять пылающей щеке. – О, я поступила не правильно, допустив это? Папе было так приятно думать, что он может обеспечить тебя… тем, что тебе нужно, не ущемив твоей гордости…
– Не ущемив… О Бог мой! – воскликнул Адам. – Так, значит, это должно было стать приятным сюрпризом, не так ли? Ты должна извинить меня: для меня это неприемлемо! Неужели ты не понимаешь? Нет, не понимаешь, и я не могу объяснить тебе это. Мне остается лишь надеяться, что твой отец не понесет слишком большие убытки из-за этого. Полагаю, что нет; если он на славу отремонтировал дом, порекомендуй ему немедленно снова выставить его на продажу! Я буду рад узнать, что он сбыл его с выгодой!
Продолжая говорить, он вышел из комнаты торопливым, прихрамывающим шагом. Ее рука невольно взметнулась и упала, но он не смотрел на нее. Она не в силах была что-либо возразить, а в следующий момент дверь со стуком захлопнулась за ним. Она не видела его несколько часов. Ему оседлали лошадь, и он проскакал мили, вначале охваченный гневом, но потом, когда гнев улегся, впал в отчаяние. Ему дали ощутить его золотые оковы; он заглянул в будущее, увидев себя рабом щедрости мистера Шоли, и несколько горьких минут сожалел, что пуля, которая сделала его хромым, не угодила ему в сердце.