— Великий боже, родственничек! У вас что, дают балы в этом захолустье? Что же на них танцуют? Менуэты?
— Сельские танцы и пляски. Но этот бал особый — с вальсами. Не так ли, Джулиан?
— Во всяком случае, так было обещано. Ты еще удивишься, когда узнаешь, как весело мы тут живем, Лоури!
— Думаю, тебе лучше взять его с собой, чтобы представить леди Колебатч, — предложил сэр Вэлдо.
— Чтобы о нем заговорила вся округа? Тоже верно!
Лоуренс вовсе не был уверен, что ему так уж хочется познакомиться с новыми друзьями своих кузенов. Он был большим приверженцем светских увеселений, где все гости были разодеты но последней моде, но сельские утехи представлялись ему чрезвычайно тусклыми. Однако когда он уяснил, что у его кузенов на ближайшее время расписаны почти все вечера, то понял, что, если не составит им компанию, будет обречен на гордое одиночество. Поэтому, сдавшись, он отправился сменить свой весь в аксельбантах и галунах костюм, который надел к завтраку, на одеяние, более подходящее для утреннего визита в глухой провинции.
Джулиан, который со злорадством предвкушал, какой эффект неминуемо произведет на всех соседей ультрамодное, обычное для кузена одеяние, был сильно разочарован, когда увидел Лоуренса, направляющегося к конюшням, отнюдь не в облачении щеголя с Бонд-стрит. Панталоны нежнейшего пастельного цвета и начищенные до зеркального блеска высокие сапоги тот сменил на светло-желтые бриджи и ботфорты для верховой езды с белыми отворотами, а фрак с непомерно длинными фалдами — последний крик моды — на редингот. Однако этот длинный сюртук для верховой езды отличался от обычного тем, что имел накладные плечи и огромных размеров лацканы, плюс к этому шейный платок, завязанный немыслимым узлом, и торчащие кверху длинные острые концы воротника рубашки — все это производило неизгладимое впечатление. Лоуренс небрежно швырнул свой сюртук в фаэтон поверх полудюжины накидок, несмотря на то что Джулиан искренне предложил, чтобы он лучше напялил его на себя, так как дорога очень пыльная.
— Ты задохнешься от пыли, — предсказал он. — Кончится тем, что у тебя будет вид побитой собаки, а не столичного денди.
— Жаль, что не могу вернуть тебе комплимент, родственничек, — откликнулся Лоуренс, в упор разглядывая его в монокль. — Прости за откровенность, но твое одеяние скорее как у конюха, нежели как у твоего кумира — Идеального Мужчины.
— О, я бросил подражать Вэлдо в одежде, когда убедился, что не могу сравниться с ним в искусстве управления лошадьми, — пояснил Джулиан с вызывающей улыбкой.
К счастью, гармония наступающего дня не была нарушена, так как Лоуренс вовремя спохватился, что ссора с Джулианом только навредит успеху его будущих переговоров с Вэлдо, поэтому проглотил язвительный ответ, который вертелся у него на языке, а вместо этого просто засмеялся и сказал:
— Как это мудро с твоей стороны!
Затем Лоуренс небрежно отмахнулся от предложения взять вожжи и забрался в фаэтон. Первые несколько минут они ехали в молчании. Но, критически понаблюдав за тем, как лихо управляется Джулиан парой в упряжке, Лоуренс не выдержал.
— А ты делаешь успехи, — заметил он. — Скоро станешь настоящим лихачом. Славные лошадки, ничего не скажешь! Кстати, а что так долго удерживает здесь Вэлдо?
— Ну, ты разве не знаешь? Он переделывает Брум-Холл в еще один приют для сирот.
— Это мне известно. То же самое он сделал с тем домом, который купил в Сюррее. Но чтобы дольше, чем на одну ночь, Вэлдо застрял в одной из своих богаделен — это для меня новость!
— Ты что, не видишь разницы? — удивился Джулиан. — Ни в одном из предыдущих случаев речь не шла об имении. А о нем, должен тебе доложить, надо думать. Здесь столько всего накручено, что впору хвататься за голову. Одни судебные исполнители чего стоят! Вэлдо намерен все привести в порядок до своего отъезда, а это, даже тебе должно быть ясно, — уйма работы!
— Боже, чтобы управиться со всем этим, надо иметь не менее дюжины помощников, — вырвалось у Лоуренса.
— Ну, выбор у него невелик… Ого! Никак, приближается сквайр. Сам-то он ничего — хороший мужик, жена, правда, вся из себя, а еще у него сын и две дочери! — понизив голос, поспешно проинформировал Джулиан кузена, пока осаживал лошадей. — Доброе утро, сэр! Сегодня вроде не очень жарко! Позвольте представить вам моего кузена? Мистер Калвер. А это мистер Миклби!
Сквайр, ответив коротким кивком на изящный поклон, который отвесил ему Лоуреис, уставился на того в упор и воскликнул, не скрывая удивления:
— Ха, Калвер! Эй, а вы хоть мельком видели старика Джозефа?
Лоуренс, ни разу в жизни не видевший Джозефа Калвера, тем не менее не замедлил встать в позу и сказал Джулиану, когда сквайр затрусил дальше на своей приземистой лошадке, что если манеры мистера Миклби — образец общения, принятого в этих местах, то лично он предпочел бы воздержаться от представлений кому бы то ни было. Однако, когда с делами, связанными с наймом брички напрокат, было покончено, Лоури снизошел до того, что согласился сопровождать Джулиана в дом пастора. Оставив фаэтон у «Кроун» они отправились пешком вниз по улице и подошли к обители священника как раз в тот момент, когда миссис Андерхилл забиралась в свое ландо, стоящее у ворот.
Миссис Андерхилл приезжала, чтобы осведомиться о Пэтинс и сказать миссис Чартли, как она огорчена, что такое пренеприятное происшествие выпало на долю ее дочери именно тогда, когда та находилась под присмотром мисс Трент. Гостья из Стаплса пребывала в таком расстройстве, какое только возможно для людей со столь сдержанным темпераментом, как у нее. Своенравная племянница наотрез отказалась сопровождать ее при этом визите вежливости. Миссис Андерхилл, возможно, была не слишком искушена в правилах хорошего тона, но уж одно-то ей было доподлинно известно — это то, что Тиффани вела себя очень дурно по отношению к мисс Чартли и должна перед ней извиниться. На это красавица ответила потоком бранных слов, смысл которых сводился к тому, что это Пэтинс должна перед ней извиниться за то, что сделала ее участницей отвратительной и унизительной сцены. После этого она хлопнула дверью, выбежала из комнаты и закрылась у себя в спальне. Поэтому миссис Андерхилл чувствовала себя крайне неловко, когда ей пришлось самой извиняться за Тиффани перед миссис Чартли. Она была вынуждена солгать, что Тиффани слегла с сильнейшей головной болью. Но когда Пэтинс заявила, что она очень сильно огорчена из-за того, что бедной Тиффани пришлось столько вытерпеть, и как это было ужасно, когда ее бесцеремонно толкали и толпа народу пялила на нее глаза, миссис Андерхилл, отбросив всякое притворство, ответила с грубой прямотой:
— Вольно тебе так говорить, милочка! Судя по тому, что мне удалось выяснить, Тиффани вела себя самым неподобающим образом, и мне сейчас так стыдно, как никогда в жизни. И раз уж она не желает извиниться перед тобой — не желает — и все тут! — а ждать, когда она по доброй воле признает свою вину, не приходится, ибо прождешь до второго пришествия, придется мне за нее попросить у тебя прощения, что я и делаю.