Почувствовав, что от него попросту хотят избавиться, Мартин отвесил величественный поклон и вышел из дома, сопровождаемый по пятам мистером Уорбойсом, который не нашел ничего лучше, как шепнуть:
— Не стоит вешать носа, старина! Послушайся доброго совета, уезжай, да поскорее! Жаль, конечно, что твоему брату пришла охота поехать в эту сторону, но что толку торчать здесь и путаться у него иод ногами? Самое последнее дело, скажу я тебе! К тому же, дьявол его забери, и красивый же этот малый, твой братец! Чертовски хорош собой, да еще и титул впридачу!
— Если он рассчитывает, что я просто так уступлю ему Марианну… — сквозь зубы процедил Мартин.
— Но у тебя же нет ни малейших оснований подозревать, что он на это надеется, — примирительно сказал мистер Уорбойс. — Хотя, похоже, она ему приглянулась!
Мартин резко обернулся. Огонь ярости, пылавший в глубине его черных глаз, способен был привести в замешательство кого угодно.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ну, раз уж ты меня спрашиваешь… — начал мистер Уорбойс с таким видом, будто сделал открытие величайшей важности. — Если хочешь, я и сам не знаю, что имел в виду! Сказал и сказал! Со мной это бывает, это, если хочешь знать, у нас семейное. Точь-в-точь мой дядюшка. Тот тоже сам не знал, что говорил, пока не обнаружил в один прекрасный день, что как-то незаметно женился. А все потому, что болтал!
— О, к дьяволу твоего дядюшку! — сердито пробурчал Мартин.
— Да что толку, милый мой? Старый джентльмен много лет назад ударился в религию и стал таким ханжой, каких еще поискать! В аду таким не место — можешь не сомневаться! Вот тетушка — это да! В жизни не встречал такой странной особы!
— Почему бы тебе не заткнуться? Ты мне до смерти надоел со своими родственничками! — взорвался Мартин звенящим от едва сдерживаемого бешенства голосом.
— Ничего не имею против, старина! Сам терпеть не могу говорить о них. Но если ты решил, что можешь задирать передо мною нос, приятель, то предупреждаю сразу — даже не думай об этом!
— Дьявольщина! С чего бы я стал это делать, скажи на милость?!
— Понятия не имею, — откровенно признался мистер Уорбойс. — Так, решил предупредить на всякий случай!
А в это самое время сэр Томас провел эрла в гостиную, усадил в удобное кресло и, налив бокал превосходной мадеры, принялся расспрашивать более подробно о той поистине бесценной услуге, которую молодой человек оказал его дочери. Добродушно посмеиваясь и потирая руки, он выслушал рассказ до конца и проворчал себе под нос:
— Вот ведь кокетка! Ну, я ей задам, можете не сомневаться! Ладно, все хорошо, что хорошо кончается, я всегда так говорю, хотя и надеюсь, что ее матушка задаст ей жару за то, что негодная девчонка ускользнула из дому без грума! Вот такие дела, милорд, ничего не поделаешь! Она — наша единственная радость. Конечно, мы ее избаловали, да и кто бы не сделал этого на нашем месте?! Провидению было угодно, чтобы у нас больше не было детей, хотя, скрывать не стану, мы с женой всегда мечтали о сыне, но все напрасно. И теперь, когда меня не станет, некому будет унаследовать титул. Горько, знаете ли! Хотя будь я проклят, если бы мы решились променять нашу киску на всех сыновей в мире!
Жервез охотно с ним согласился и, прихлебывая маленькими глотками отличное вино, украдкой наблюдал за сэром Томасом, пока тот шумно суетился вокруг него: то подбрасывая полено и в без того жарко пылавший огонь, то поправляя ширму, когда ему казалось, что на эрла дует из угла, то отчаянно дергая сонетку. Наконец прибежавший на шум слуга получил приказ принести миндального ликера для мисс Марианны, и старик немного угомонился. Он был низенький, довольно тучный, маленькие быстрые глазки сверкали на полном, как луна, лице, багровый цвет которого, скорее всего, еще усилился во время пребывания в тропиках. Одет он был довольно просто, без малейшего намека на стремление следовать моде: в синий сюртук и желтовато-коричневые лосины. Но пышный галстук был заколот булавкой с крупным, сверкающим рубином, а другой точно такой же камень красовался на пальце, что свидетельствовало если не о тонком вкусе, то, по крайней мере, о большом состоянии.
Эрл втайне гадал, к какому же общественному слою принадлежал сэр Томас от рождения — хотя с первого взгляда его легко было принять за аристократа самой голубой крови, с его тонким орлиным носом, прекрасно очерченным ртом и, особенно, звучным, хорошо поставленным голосом, но манерам явно не хватало изысканности, а в речи порой проскальзывали грубоватые словечки, обычно не свойственные представителям высшего общества. Но с другой стороны, супруга его, вне всякого сомнения, была настоящая леди. А обстановка дома поражала как изысканностью и топким вкусом, так и элегантной роскошью, которая доступна далеко не каждому. Развешанные по стенам маски аборигенов и экзотические безделушки говорили о том, что какую-то часть жизни семейство провело на Востоке.
Обратив внимание, что эрл с интересом разглядывает украшенную причудливой резьбой каминную полку, сэр Томас заметил:
— Вас заинтересовала моя слоновая кость? Большую часть этих безделушек мне удалось купить в Калькутте. Они обошлись в кругленькую сумму, можете мне поверить! Но лучше вы вряд ли найдете, хотя, если честно, я не так уж здорово в этом разбираюсь. Правда, подделку вижу за версту и обжулить меня трудно.
— Так вы служили в Индии, сэр?
— Провел там лучшие годы моей жизни, — живо отозвался сэр Томас. — Если вы, юноша, услышите, как кто-то будет рассказывать о Набобе, так знайте, это я и есть. Или, по крайней мере, так меня называли в то время. Не буду отрицать, прозвище подходило мне как нельзя лучше, хотя я могу назвать вам с десяток-другой людей, которым в Индии фортуна улыбнулась куда более щедро, чем мне. Пусть так, все равно друзья называли меня славным малым. Странная штука жизнь, не так ли? Я часто думал, что сказал бы мой бедный отец, если бы узнал, что его блудный сын явился в родные пенаты как раз вовремя, чтобы не позволить семье оказаться за бортом? Да, чего скрывать, в молодости я был сущим дьяволом! Старику со мной забот хватало. Наконец терпение его лопнуло, и дело кончилось тем, что меня отослали в Индию. Держу пари, он втайне надеялся, что никогда больше обо мне не услышит. И не то чтобы я винил его, просто это было жестоко, не так ли? У меня лично рука бы не поднялась поступить так с родным сыном, если бы он у меня был. Но в конечном итоге все оказалось к лучшему, так что, когда я вернулся домой, нажив приличное состояние, да еще с шестилетней дочкой, хорошенькой как картинка, все переменилось, будто по мановению волшебной палочки. И представьте себе, вот ведь чудеса! Мой братец, который вечно расхаживал с надутым видом владетельного принца, а уж его чопорности мог бы позавидовать сам магараджа, так он, оказывается, теперь не вылезает из долговой ямы! Этот осел, видите ли, решил заняться биржевой игрой, а сам, прошу заметить, в этом деле ни бум-бум! Дутый коммерсант — вот как я его назвал! Вот приехал я и вижу, что завяз мой братец по самые уши. Уж не знаю, на что умудрился промотать все доставшиеся ему денежки, только оказался гол как сокол. Поверьте моему опыту — тут без женщины не обошлось! Ведь на кого тратятся мужчины, а, юноша? Поэтому я сказал ему без обиняков, чтобы он послал ее к черту! Вот ведь что странно: она надувалась спесью при одном только упоминании о семействе, к которому принадлежала, да только все зря. Я-то, в отличие от братца, женился на прелестной девушке из порядочной семьи, ни одна высокородная леди ей и в подметки не годится, благослови Господи ее чистую душу! Ну, как бы там ни было, скажу не хвалясь: сдается мне, еще никогда в жизни мой бедный Джордж не радовался чему-то так, как моему возвращению, тем более что дома его поджидали кредиторы с судебным исполнителем! А самый мерзкий из них был Джереми Диддлерс, чистый стервятник. Так и вился кругами, ну да я послал его подальше, будьте уверены! Но самое смешное в том, что бедняга Джордж так и не оправился от этого удара. Ну как же, он всегда считал себя на голову выше остальных, что уж тут говорить обо мне?! Теперь его, бедняги, уже нет в живых, так что бог с ним, грех смеяться над покойником. Да, юноша, он умер лет шесть назад и никого не оставил после себя, хотя до самого конца так и не смог смириться с этим. Да и Каролина, думаю, тоже. Хотя, между нами, конечно, она до сих пор рассчитывает, что я должен то и дело раскошеливаться, когда она на мели. — Он добродушно расхохотался, а его гость, который только хлопал глазами, не зная, как реагировать на подобную откровенность, был искренне счастлив, когда дверь открылась и вошли обе дамы, положив своим появлением конец их беседе.