Венеция рассеянно провела ладонью по лбу, не зная, что говорить и делать. На все ее возражения мистер Хендред дал спокойные ответы, полностью их опровергающие, а когда она упомянула о намерении обзавестись собственным домом, он после небольшой паузы сказал, что с радостью обсудит с ней планы на будущее, когда она поселится под его крышей. Мистер Хендред снова выразил сожаление, что причиняет ей неудобства, заставляя спешить, но он был убежден, что, подумав, она поймет, насколько разумнее покинуть Андершо в его компании.
— Теперь я вас покину, — заявил мистер Хендред, вставая. — Я, как вам известно, никудышный путешественник, и, когда преодолеваю большие расстояния, у меня разыгрывается тик. Надеюсь, леди Лэнион извинит меня, если я до обеда пробуду в своей спальне. Нет, вам незачем провожать меня, дорогая племянница! Я знаю дорогу и уже попросил вашу восхитительную экономку прислать мне грелку, когда я позвоню. Грелка в ногах часто облегчает тик.
Венеция знала его достаточно хорошо, чтобы не настаивать, и он удалился, предоставив ей возможность собраться с мыслями. Это было нелегкой задачей, и спустя несколько минут она пришла к выводу, что, прежде чем принимать решение, должна повидать Деймрела. Это напомнило ей о его обещании посетить ее около полудня и заставило бросить взгляд на часы. Было только начало первого. Венеция подумала, что Деймрел, возможно, ждет ее в библиотеке, и сразу же пошла туда, но его там не оказалось. После недолгих колебаний она вышла из дому через дверь в сад и быстро зашагала к конюшне.
Нидд, прослуживший у Деймрела почти столько же лет, как Марстон, принял у Венеции ее кобылу, ничем не обнаруживая удивления визитом никем не сопровождаемой леди в дом холостяка. Иное дело Имбер, впустивший Венецию с явной неохотой и всеми способами, за исключением слов, демонстрирующий крайнюю степень неодобрения. Он проводил ее в одну из гостиных и пошел докладывать Деймрелу о ее приезде.
Венеция осталась стоять у окна, но прошло несколько минут, прежде чем появился Деймрел. Гостиная выглядела неуютной с ее слишком аккуратно расставленной мебелью и отсутствием огня в камине. Во время пребывания Обри в Прайори они никогда здесь не сидели, предпочитая библиотеку, и гостиная по-прежнему казалась комнатой, которой не пользуются. Венеция предполагала, что Имбер привел ее сюда с целью подчеркнуть свое неодобрение или потому что Деймрел еще не окончил дела со своим агентом. Вид за окном был мрачен, так как небо заволокли тучи и начал моросить дождь.
Венеция уже начала опасаться, что разминулась с Деймрелом, который мог поехать в Андершо по дороге, а не более коротким путем через поле, когда дверь открылась и он вошел в комнату с вопросом:
— Каким же образом вашей императрице удалось выжить вас из дому, моя восхитительная Венеция?
Несмотря на беспечный топ, в его голосе слышались резкие нотки, словно ее визит был нежелательным. Венеция повернулась, пытаясь прочесть на лице его мысли, и отозвалась с улыбкой:
— Вы были заняты? Вы говорите так, будто не рады меня видеть!
— Так оно и есть, — ответил он. — Вы знаете, что не должны здесь находиться.
— Так, кажется, думает Имбер, но меня это е заботит. — Она медленно прошла в середину комнаты и остановилась у стола, стягивая перчатки. — Я решила, что лучше приехать к вам, чем ждать, пока вы приедете ко мне. В Андершо нам будет нелегко побеседовать наедине, а я нуждаюсь в вашем совете, друг мой. Прибыл мой дядя.
— Ваш дядя? — переспросил Деймрел.
— Мой дядя Хендред — мой опекун. Он хочет немедленно увезти меня в Лондон!
— Понятно, — произнес после паузы Деймрел. — Итак, очаровательная осенняя идиллия подошла к концу.
— По-вашему, я пришла сообщить вам это? — спросила Венеция.
Он посмотрел на нее, слегка прищурившись:
— Может быть, и нет. Тем не менее это правда, хотя и неприятная.
Венеция ощутила, как холодеет кровь в ее жилах. Деймрел резко повернулся и направился к окну; она молча смотрела на него.
— Да, это конец идиллии, — повторил он. — Золотая осень позади — через неделю на деревьях не останется ни одного листика. Ваш дядя хорошо выбрал время приезда. Вам так не кажется, дорогая моя? Но уверяю вас, вы со мной согласитесь.
Венеция молчала, так как не находила слов. Ей было трудно даже попять смысл сказанного Деймрелом и разобраться в путанице собственных противоречивых мыслей. Это походило на дурной сон, в котором хорошо знакомые вам люди ведут себя фантастическим образом и вы чувствуете себя не в силах спастись от какой-то страшной угрозы. Она подняла руку, чтобы протереть глаза, словно и в самом деле только что проснулась. Голосом, который казался ей принадлежащим к недавнему ночному кошмару, потому что он был тихим, а в кошмарных снах вы пытаетесь кричать, но можете только шептать, Венеция осведомилась:
— Почему я должна с вами согласиться?
Он пожал плечами:
— Я мог бы вам объяснить, но это вас не убедит. Вы сами поймете, когда немного повзрослеете, дорогая, и узнаете о мире немного больше того, что вы читали в книгах.
— Вы так думаете? — Бледные щеки Венеции слегка порозовели, и она робко добавила: — Возможно, я не должна об этом спрашивать, но я хочу понять…
— По-моему, было бы лучше, если бы мы никогда не встречались, — печально отозвался Деймрел.
— Для вас или для меня?
— Для нас обоих! Конец идиллии был неизбежен с самого ее начала — по крайней мере, я знал об этом, хотя вы, возможно, и нет. А чем очаровательнее идиллия, тем болезненнее бывает ее окончание. Но боль длится не долго. Вы ведь знаете, что сердца в действительности не разбиваются. А если не знаете, то примите это как непреложную истину, так как мне об этом точно известно.
— Но сердца можно ранить, — просто сказала Венеция.
— Много раз — и столько же раз исцелить, в чем я убедился.
Она сдвинула брови:
— Почему вы так говорите? Это звучит так, словно вы хотите причинить мне боль, но я уверена, что такого не может быть!
— Разумеется. Я никогда не хотел причинить вам боль. Вся беда в том, радость моя, что вы были слишком молоды, слишком восхитительны, и то, что должно было стать легким и веселым флиртом, обернулось чем-то куда более серьезным, чем я предполагал, предвидел… и даже желал! Мы позволили себе зайти чересчур далеко, Венеция. Вы никогда не чувствовали, будто живете во сне?
— Тогда нет, а теперь чувствую. Все это кажется мне нереальным!
— Вы слишком романтичны. Мы с вами обитали в Аркадии, а остальной мир не настолько позолочен, как это уединенное место. Только в фантазиях все обстоятельства благоприятствуют тому, чтобы двое людей влюбились друг в друга. Мы не были бы более изолированы от окружающего мира, даже находясь на необитаемом острове. Ничто не нарушало нашу идиллию, никто нас не потревожил, и на целый волшебный месяц мы — или я — забыли, что в реальной жизни существуют и другие вещи, кроме любви!