В описываемое время ему было 60 лет. Когда в Австрии было обнародовано бреве папы Климента XIV об уничтожении иезуитского ордена, Губер был последний из австрийских иезуитов, сложивший с себя привычное платье и оставивший обеты общества Игнатия Лойолы.
Однако вскоре он узнал, что в России, в Белоруссии, продолжают действовать иезуитские колледжи. Губер явился в Полоцк и начал преподавать в тамошнем колледже, используя свои поистине уникальные знания. Благодаря своему фанатизму он скоро стал считаться надеждой всех российских иезуитов.
Полоцк уже представлялся тесным и малым для его души, питавшейся грандиозными замыслами; Петербург более соответствовал той громадной деятельности, которую он собирался развернуть.
Никто из членов общества не мог так хорошо замаскировать и скрыть под мантией ученого истинные стремления и сутану иезуита, как Губер. Ученая известность его как физика, химика, гидравлика, мелиоратора, специалиста по осушению болот уже была распространена в Петербурге.
Российская Академия наук в те времена была тесно связана с белорусским иезуитским обществом, иезуиты, посещавшие столицу, всегда были благосклонно принимаемы нашими академиками. Именно академия была избрана ширмой для прикрытия истинной цели приезда Губера в Петербург.
Предлогом было открытие выставки, на которой следовало представить академии некоторые изобретения белорусских иезуитов, например, ножницы для стрижки тонкого сукна, разные насосы, скульптурные произведения.
Выставка действительно открылась; Губер действительно посещал академию, но гораздо чаще он делал визиты польским и русским вельможам, трудясь над приобретением себе покровителей и друзей в Петербурге.
Одной из первых жертв Губера стал поляк граф Иллинский. Это был любимец императора Павла, осыпанный ласками; подарками и орденами, имевший такое влияние на государя, что тот по его ходатайству приказал дать свободу одиннадцати тысячам мятежных поляков, высланных при Екатерине в Сибирь.
Это было ценное приобретение Губера! Ему удалось восстановить Иллинского против католического митрополита в России Сестренцевича, убедить графа: новоизданный регламент для римско-католического духовенства противоречит церковным канонам, угрожает гибелью иезуитскому обществу и всей латинской церкви в России, эти реформы носят якобинский и революционный характер.
Возмущенный Иллинский теперь прожужжал императору все уши, рисуя деятельность Сестренцевича самыми черными красками, уверяя, что тот-де в сговоре с англичанами (не зря его называют в церковных кругах кальвинистом!) и считает приверженность русского государя Мальтийскому ордену противоестественной.
Нельзя было сильнее оскорбить императора…
Привлечен Губером на свою сторону был и польский вельможа Мануччи. Отец его был итальянец, авантюрист, разбогатевший в Польше благодаря тому, что он шпионил там для Потемкина.
Питая свою любимую мечту сделаться королем польским, Потемкин через Мануччи вызнавал настроения в Польше и западных губерниях России.
Услуги итальянца были чрезвычайно щедро оплачиваемы. Итальянец также шпионил и за самим Потемкиным, благодаря чему ему были известны многие тайны из жизни светлейшего, неведомые даже Екатерине.
Сын этого итальянца, зная всю ненависть Павла к бывшему возлюбленному матери, выдал тайну ремесла своего отца (к тому времени умершего) государю, а с этим — и некоторые интимные и государственные тайны Потемкина, за что начал пользоваться огромным доверием императора.
Дело доходило до того, что жена Мануччи бывала в числе весьма немногих избранных на императорских домашних ужинах и вечеринках.
С помощью Мануччи и Иллинского к числу сподвижников Губера вскоре присоединились Северин Потоцкий, Корсак, Понятовскин, Николаи, исполнявший должность правителя канцелярии императрицы, ну а там и многие из тех русских вельмож, жены которых были совращены в католическую веру.
Голицыны, Свечины, Головкины, Васильчиковы, Шуваловы, Протасовы… Это начиналось как мода, некое легкое увлечение, однако вскоре дошло до того, что даже жена Федора Ростопчина приняла католичество.
Ростопчин, ближайший советник государя, вскоре тоже начал поговаривать в кабинете государя о том, что латинство есть единственное христианское вероисповедание, поддерживающее начало монархическое, воспитывающее народы в беспрекословной покорности властям, в правилах нравственности и благочестия.
Именно поэтому кардинал Литта в свое время сообщал папе Пию, что восстановление католического ордена в России (на территории Белоруссии) есть желание русского императора и русского дворянства…
Теперь уже и Ростопчин, еще недавно гневно изобличавший перед императором злоупотребления тайных иезуитов братьев Литта начал не только принимать у себя Губера, но и прислушиваться к его осторожным речам.
А эти речи сводились к следующему: Россия, государь которой — гроссмейстер католического ордена, не может и не должна иметь у себя в союзниках протестантскую Англию!
Не пора ли государю одуматься и понять: будущее для России в союзе с новой наполеоновской Францией! Надо отряхнуть с ног своих прах бывших заблуждений, изгнать из Митавы прочно прижившегося там Людовика XVIII и обратить свои взоры к новому солнцу.
Наполеон Бонапарт был масоном. Как и мальтийские рыцари, масоны-стали новым прикрытием иезуитов. Иезуит Губер представлял в России не только интересы ордена, но и шпионил для Первого консула.
И все-таки пастору мало было влияния на государя через близких ему лиц. Он жаждал непосредственной встречи и не сомневался, что так или иначе сумеет подчинить влиянию своей сильной личности эту слабую, неврастеничную натуру.
Судьба недолго испытывала терпение Губера. Во время его пребывания в Петербурге императрица Мария Федоровна начала страдать мучительной зубной болью; придворные врачи использовали все свое знание и искусство, испытали все медицинские средства для ее излечения.
Но все старания не имели успеха и только раздражали государыню. Болезнь императрицы обеспокоила и самого государя. При таком состоянии люди готовы охотно выслушивать всякие советы и принимать лекарства от всех, не разбирая личности.
Губер узнал о том, что происходит, от Иллинского и возгласил, что случившееся — перст божий. Упустить подобный случай привлечь к себе внимание императора было никак нельзя.
Губер написал просьбу к императрице и просил позволения лично представиться ей и предложить средства для исцеления болезни. Иллинский и Кутайсов устроили так, что императрица прочла письмо.