Она опустила голову и сказала:
— Точно. Злость. Его злость. Она постоянно здесь, под самой поверхностью. Она во всем, что он делает. Злость, копившаяся годами.
— Причина в его работе, а никак не в тебе.
— Знаю. Чего я не знаю — смогу ли я с ней жить. Она всегда будет — злость Томми, — как неожиданный гость к ужину, когда нет еды.
— Ты любишь его, Хелен?
Она издала короткий, жалобный, печальный смешок.
— Любить его и быть в состоянии прожить с ним жизнь — две абсолютно разные вещи. Я уверена в первом, но не во втором. И каждый раз, когда мне кажется, что я успокоила свои сомнения, что-то случается, и все они снова во мне поднимаются.
— Брак не для тех, кто ищет душевного спокойствия, — заметил Сент-Джеймс.
— Разве? — удивилась Хелен. — Разве у тебя его нет?
— У меня? Отнюдь. Битва постоянно кипит.
— Как ты это выносишь?
— Ненавижу скуку.
Хелен устало засмеялась. На лестнице послышались тяжелые шаги Коттера. Через минуту он появился в дверях с подносом.
— Кофе для всех, — провозгласил он. — Я принес вам и печенья, леди Хелен. Судя по вашему виду, хорошая порция шоколадного печенья вам не повредит.
— Не повредит, — согласилась Хелен.
Встав от компьютера, она пошла навстречу Коттеру. Тот поставил поднос на ближайший рабочий стол, нечаянно смахнув на пол какую-то фотографию. Пока Коттер наливал кофе, Хелен подняла фотографию и, перевернув, обреченно произнесла:
— О, господи. Никакого спасения. Сент-Джеймс увидел, что у нее в руке. Это была фотография мертвого тела Шарлотты Боуэн, которую вчера вечером он забрал у Деборы, та самая, которую, словно перчатку, Линли бросил им в лицо два дня назад. Нужно было выкинуть ее еще вчера, сообразил Сент-Джеймс. Эта проклятая фотография и без того дел наделала.
— Отдай мне ее, Хелен, — попросил он.
— Возможно, он был прав, — сказала она, не отдавая снимка. — Возможно, мы все же несем ответственность. О, не в том смысле, как говорил он. Но в более широком. Потому что мы думали, что от нас что-то зависит, тогда как правда заключается в том, что ни от кого ничего не зависит, ни-че-го…
— Ты веришь в это не больше, чем я, — сказал Сент-Джеймс. — Отдай фотографию.
Коттер взял чашку, вынул из пальцев Хелен снимок и передал его Сент-Джеймсу. Тот положил фотографию лицом вниз среди других, которые изучал до этого. Взял у Коттера кофе и больше ничего не сказал, пока тот не вышел из комнаты.
Тогда Сент-Джеймс продолжил:
— Хелен, по-моему, тебе нужно решить насчет себя и Томми раз и навсегда. Но еще я думаю, что ты не можешь использовать Шарлотту Боуэн для оправдания своих страхов.
— У меня нет никаких страхов.
— У нас всех они есть. Но боязнь совершить ошибку…
Дальнейшие слова улетучились вместе с мыслями. Говоря, Сент-Джеймс ставил чашку на стол, и его взгляд упал на фотографию, которую он только что туда положил.
— Что такое? Саймон, что случилось? — спросила Хелен, пока он, не глядя, нашаривал лупу.
Господи, осенило его, он же все время знал. Эта фотография находилась в его доме больше суток, а следовательно, более суток ему была доступна истина. Он быстро это понял, чувствуя, как в его сознание проникает ужас. Но еще он понял, что не смог распознать истину потому, что зациклился на оскорблениях, которые нанес им Томми. Если бы он не был сосредоточен на том, чтобы железной рукой держать себя за горло, он мог бы и сам взорваться, излить свою злость, а затем вернуться к нормальному состоянию. И тогда бы он узнал. Он бы увидел. Он был убежден в этом, потому что был убежден, что в обычных обстоятельствах он обратил бы внимание на то, что сейчас лежало у него перед глазами.
Он взял лупу. Рассмотрел очертания. Рассмотрел формы. И снова сказал себе, что в других обстоятельствах — он мог в этом поклясться, верил в это, знал это наверняка — он бы не пропустил того, что следовало с самого начала увидеть на этой фотографии.
Когда все было позади и Барбара возвращалась на Бербейдж-роуд, она прониклась уверенностью, что решение пойти на поводу у вдохновения определенно было… вдохновением свыше. За чашкой чая из самовара, не посрамившего бы и праздника в честь двадцатилетия Ирины Прозоровой, секретарша позволила себе посплетничать от души и, направляемая точными вопросами Барбары, коснулась наконец насущной темы — Денниса Лаксфорда.
Поскольку Портли, так звали секретаршу, занимала свой пост в Беверстокской школе от сотворения мира — во всяком случае, так казалось, судя по количеству учеников, которых она помнила, — у Барбары голова пошла кругом от количества поведанных ей историй. Они были разные, но довольно скоро Барбара обнаружила, что любимейшие воспоминания относятся по большей части к области непристойного. Портли могла сообщить, какого мальчика вызывали на ковер за мастурбацию, за взаимную мастурбацию, мужеложество, скотоложество, fellatio и coitus (единичный или множественный), и делала это с удовольствием. Неуверенность в изложении появлялась в тех случаях, когда какой-то из мальчиков держал ширинку застегнутой.
Так было и с Деннисом Лаксфордом, хотя до этого Портли добрых пять минут распространялась о шестнадцати других подростках того же выпуска, которых выгнали на целый семестр, когда узнали, что они регулярно встречались с одной девушкой из деревни — два фунта за сеанс. Не просто потискаться, заявила Портли, а все по-настоящему, в старом погребе; девушка в результате забеременела, и если сержант желает взглянуть, где происходили исторические совокупления…
Барбара вернула ее назад к нужному предмету, сказав:
— Так насчет мистера Лаксфорда?.. Вообще-то я больше интересуюсь его недавним визитом, хотя и другие сведения действительно очень занимательны, и если бы у меня было побольше времени… Ну, вы сами понимаете — долг и все прочее.
Портли казалась разочарованной, но подчинилась.
Визит Лаксфорда касался его сына, наконец сообщила она. Лаксфорд приехал, чтобы поговорить с директором о зачислении мальчика с осеннего семестра. Он единственный ребенок — весьма своенравный единственный ребенок, если Портли не ошибается, — и мистер Лаксфорд подумал, что ему пойдет на пользу знакомство со строгостями и радостями жизни в Беверстоке. Поэтому он встретился с директором, а потом мужчины совершили экскурсию по школе, чтобы мистер Лаксфорд увидел, как она изменилась с тех пор, как он сам здесь учился.
— Экскурсию? — Барбара почувствовала покалывание в кончиках пальцев от скрытого смысла данного заявления. Хорошенько обследовать местность во время якобы осмотра школы перед тем, как поместить в нее сына… Вполне возможно, так Лаксфорд освежил свои воспоминания об окрестностях. — Что за экскурсию?
Они посетили классные комнаты, спальни, столовую, спортивный зал… Он все осмотрел, насколько помнила Портли.