— Это голос Шарлотты? — спросил Сент-Джеймс. В ответ Стоун, не оборачиваясь, произнес:
— Ты мерзавец, Лаксфорд. Я убью тебя еще до того, как мы ее найдем.
Сент-Джеймс поднял руку, предупреждая реплику Лаксфорда. Проиграл запись второй раз.
— Вы слышите, что она была смонтирована, но неумело.
— Ну и что? — резко бросил Стоун. — Мы знаем, кто это сделал.
Сент-Джеймс продолжал:
— Мы можем предполагать две возможности: или у похитителя нет доступа к нужному оборудованию, или ему было безразлично, узнаем ли мы, что запись монтировалась.
— Кирпичи и майское дерево? — спросила Дебора.
— Оставлено, чтобы сбить нас с толку. Шарлотта думает, что подсказывает своему отчиму, где ее искать. Но похититель знает, что этот намек нам не поможет. Потому что догадки Шарлотты о месте ее заточения неверны. — Стоуну Сент-Джеймс сказал: — Дэмьен Чэмберс говорил, что она называет вас Сито.
Стоун кивнул, по-прежнему уставясь на книги.
— Поскольку она обращается к вам, похититель, видимо, не открыл ей, кто на самом деле ее отец. Мы можем предполагать, что он велел ей наговорить следующее: ее отец обязан в чем-то признаться. Она считает, что этот человек имеет в виду вас, а не мистера Лаксфорда.
Стоун сунул взятую с полки книгу на место.
— Только не говорите, что вы готовы на это купиться, — с недоверием обратился он к Сент-Джеймсу.
— Пока я готов предположить, что запись подлинная, — объяснил Сент-Джеймс. — Вы согласны, что это голос Шарлоты?
— Конечно, это ее голос. Он куда-то ее засадил. Заставил сделать запись. А теперь нам приходится плясать под его дудку. Господи боже. Вы только посмотрите на конверт, если не верите мне. Его имя. Название газеты. Улица. Больше ничего. Ни марок. Ни почтового штемпеля. Ничего.
— Это и не обязательно, если пакет доставлен посыльным.
— Или если он «доставил» его сам. Или тот, кто заодно с ним в этом деле. — Стоун подошел к дивану, встал позади него, сжимая спинку, и сказал: — Посмотрите же на него. Просто посмотрите на него. Вы знаете, кто он. Знаете, что он собой представляет. Знаете, чего он хочет.
— Я хочу безопасности Шарлотты, — произнес Лаксфорд.
— Ты хочешь полоскать свое грязное белье. Грязное белье Ив.
— Пройдемте наверх, пожалуйста, — вмешался Сент-Джеймс. — В лабораторию. — И тихо добавил жене: — Ты настоящая героиня, любовь моя. Спасибо тебе.
Дебора улыбнулась дрожащими губами и выскользнула из комнаты, вне всякого сомнения радуясь, что может это сделать.
Сент-Джеймс захватил с собой магнитофон, конверт и образец почерка Лаксфорда. Мужчины последовали за ним. Между ними буквально бегали электрические разряды. Сент-Джеймс, ощущавший это кожей, поразился тому, что Деборе столько времени удавалось справляться с двумя мужиками, рвавшимися стереть друг друга в порошок.
— Что вы затеяли? — требовательно спросил Стоун.
— Хочу рассеять кое-какие сомнения, — ответил Сент-Джеймс.
Включив в лаборатории верхний свет, он прошел к серому стальному шкафу и достал оттуда чернильную подушечку и полдюжины плотных белых карточек. Разложил их на одном из рабочих столов, добавил еще банку с каким-то порошком, большие пушистые кисти и маленький фонарик, который весь день носил в кармане.
— Вы первый, прошу вас, — обратился он к Деннису Лаксфорду, который привалился к дверному косяку, в то время как Александр Стоун бродил между рабочих столов, сердито косясь на многочисленное оборудование Сент-Джеймса. — Затем мистер Стоун.
— Что? — спросил тот.
— Отпечатки пальцев. Простая формальность, но хотелось бы ее соблюсти. Мистер Лаксфорд?..
Деннис Лаксфорд посмотрел на Стоуна долгим взглядом, прежде чем подойти к Сент-Джеймсу и позволить ему взять отпечатки пальцев. Этот взгляд говорил о его непоколебимом желании сотрудничать и о том, что скрывать ему нечего.
— Мистер Стоун?..
— Какого черта…
— Для рассеивания сомнений мистера Сент-Джеймса, — прокомментировал Лаксфорд, вытиравший пальцы, — мы рассеиваем его сомнения.
Ругнувшись себе под нос, Стоун все же подошел и тоже позволил взять у себя отпечатки пальцев.
Закончив с этим, Сент-Джеймс принялся за магнитофон. Сначала он осмотрел его в свете фонарика, ища явные отпечатки, видные под определенным углом зрения. Вынул из магнитофона кассету и тоже осмотрел. На свету ничего не обнаружилось.
Под взглядами двух папаш, стоявших по другую сторону стола, Саймон окунул кисть в порошок — oн выбрал красный, как больше всего контрастировавший с черным магнитофоном — и посыпал магнитофон, сначала одну сторону, потому другую.
— Его как следует протерли, — сделал вывод Сент-Джеймс, когда порошок не выявил никаких отпечатков.
То же самое он проделал и с крохотной кассетой. И снова — ничего.
— И какие же сомнения мы рассеяли? — резко спросил Стоун. — Он не дурак. Он не собирается оставлять свои отпечатки.
Сент-Джеймс утвердительно хмыкнул.
— Вот-вот. Это мы и прояснили. Он не дурак. — Саймон положил магнитофон на стол нижней стороной вверх. Снял крышку с отделения для батареек и отложил в сторону. Осторожно, с помощью скальпеля, Сент-Джеймс вынул и батарейки и разложил их на листе белой бумаги. Взял фонарик и посветил им на обратную сторону крышки и на сами батарейки. И улыбнулся увиденному. — По крайней мере, не круглый дурак, — заметил он. — Однако ж мало кто может предусмотреть все.
— Отпечатки? — спросил Лаксфорд.
— Один очень четкий на крышке. Несколько фрагментарных на батарейках.
Он снова воспользовался порошком. Его гости молча смотрели, как он присыпает отпечаток, осторожно распределяет порошок кисточкой и, дунув, удаляет излишки. Не отрывая любовно-изучающего взгляда от проступивших рисунков, Сент-Джеймс взял клейкую ленту. С крышкой работать будет легко. С батарейками посложнее.
Он аккуратно наложил прозрачную ленту на отпечатки, следя, чтобы не осталось пузырьков воздуха. Нажал сильнее — большим пальцем на крышку и ластиком карандаша на батарейки. Одним движением снял ленту и прилепил ее к карточкам, вынутым из шкафа. Быстро надписал их.
Сент-Джеймс сосредоточился на отпечатке, взятом с обратной стороны крышки отделения для батареек. Обратил внимание на то, как загибаются папиллярные линии, и сказал:
— Большой палец, правая рука. Про остальные сказать труднее, потому что они фрагментарные. Думаю, указательный и большой пальцы.
Сначала Сент-Джеймс сравнил их с отпечатками Стоуна. Он воспользовался лупой скорее ради пущего эффекта, потому что сразу увидел, что это не его пальцы. Обратился к отпечаткам Лаксфорда — с тем нее результатом.