— Проклятье, — прошептала она, а потом спросила: — Как это случилось? Ты сказал мне, ты обещал, что она не будет бегать одна.
— Она звонила Джастин вчера вечером. Сказала, что утром не побежит.
— Звонила… — Глин перевела взгляд с Энтони на его жену. — Ты бегала с ней?
Джастин перестала крутить браслет, но крепко держалась за него, словно это был талисман:
— Энтони попросил меня. Ему не нравилось, что она бегает у реки рано утром, поэтому я бегала с ней. Вчера она позвонила и сказала, что не побежит, но, очевидно, передумала.
— Сколько это уже продолжалось? — спросила Глин, вновь глядя на бывшего мужа. — Ты говорил, что Елена не будет бегать одна, но не говорил, что Джастин… — Она резко оборвала фразу. — Как ты мог так поступить, Энтони? Как ты мог доверить жизнь своей дочери…
— Глин, — перебил Энтони.
— Ей было все равно. Она не следила за Еленой. Ей было наплевать, жива ли она.
— Глин, ради бога!
— Это правда! У нее никогда не было детей. Откуда она знает, что значит беречь, ждать, волноваться и удивляться. Она не знает, что значит мечтать. Но этим мечтам не суждено сбыться только потому, что в то утро ее не было с Еленой.
Джастин не шевелилась. Ее лицо превратилось в застывшую маску.
— Позволь показать тебе твою комнату, — наконец произнесла она и поднялась. — Ты, наверное, устала. Мы разместим тебя в желтой комнате в задней части дома. Там тихо, и ты сможешь отдохнуть.
— Я хочу видеть комнату Елены.
— Да, конечно. Сейчас только посмотрю простыни. .. — Джастин вышла из комнаты.
— Почему ты доверил ей Елену? — опять спросила Глин.
— О чем ты говоришь? Джастин моя жена.
— Вот в чем дело! Тебе все равно, что Елена мертва. Есть с кем сделать другую.
Энтони вскочил. Перед его глазами возник образ Елены, когда он в последний раз видел ее из окна: она улыбалась ему и махала рукой, собираясь ехать на велосипеде к своему научному руководителю. Они только что позавтракали вдвоем, весело болтая и давая лакомые кусочки собаке.
Энтони ощутил невыносимую боль. Создать новую Елену? Она останется для него единственной. Он сам умер вместе с ней.
Ничего не видя вокруг, Энтони прошел мимо бывшей жены. В ушах звучали ее жестокие слова, и он слышал их даже на улице. Спотыкаясь, он добрел до машины, сунул ключ в замок зажигания. Когда Энтони отъехал от дома, на крыльцо выбежала Джастин.
Она окликнула его. Он увидел ее силуэт, промелькнувший в свете фар, прибавил скорость и, разбрызгивая гальку, помчался по Адамс-роуд.
Энтони было трудно дышать, в горле стоял комок. Он зарыдал — глухими, короткими всхлипами без слез, оплакивая дочь, своих жен и неудавшуюся жизнь.
Вскоре он свернул на Грейндж-роуд, затем на Бартон-роуд и выехал из города. Темнело, и над вспаханными полями и живыми изгородями сгущался туман. Но Энтони мчался вслепую, не обращая внимания на дорогу, а когда пригород уступил место фермам, остановился и вылез из машины. Подул резкий ветер, похолодало. На Энтони был только пиджак, но это не имело значения. Он поднял воротник и быстро зашагал мимо узкой калитки, крытых соломой коттеджей к ее дому.
Заглянув в окно, Энтони увидел, что она ходит по гостиной с кувшином в руках. Такая маленькая, такая хрупкая. Если бы он взял ее на руки, то не почувствовал бы тяжести, лишь легкое биение сердца и кипение жизни, которое поглощало его и наполняло радостью.
Энтони захотелось подойти к ней, услышать ее голос, обнять.
Он отступил на обочину дороги. В это время мимо промчалась машина, предупреждающе сигналя. Звук автомобильного гудка привел его в чувство.
Тем временем она подошла к камину и подбросила в огонь дров, как когда-то делал он сам, согреваемый ее теплым ободряющим взглядом, предвкушением ее ласк.
— Тонио, — шептала она, изнемогая от любви. И он отвечал ей:
— Тигрица, моя тигрица. — Этот призыв вырвался у него сейчас в темноту.
Линли приехал в Кембридж в половине шестого и направился на Булстрод-Гарденз, где оставил свой «бентли» перед домом, удивительно похожим на тот, где обитала Джейн Остин в Чотоне. Тот же дизайн: два створчатых окна и белая парадная дверь, на втором этаже — три окна. Дом был прямоугольный, надежный, ничем не примечательный, с черепичной крышей и несколькими простыми трубами. Однако Линли не ощутил того разочарования, которое охватило его в Чотоне. Там он ожидал увидеть уютный, типично английский коттедж под соломенной крышей, окруженный цветочными клумбами и деревьями. Однако было бы странно, если бы преуспевающий лектор отделения богословия поселил жену и детей в менее солидном жилище.
Линли вылез из машины и поежился от холода. Туман почти полностью окутывал дом, придавая ему романтический вид и являя взору царящее вокруг запустение. За низкой кирпичной стеной, отделявшей двор от улицы, находилась огромная цветочная клумба, вокруг которой шла подъездная дорожка, усыпанная желтой листвой. По-видимому, никто не подготовил почву к осени и зиме, и почерневшие высохшие стебли лежали на закаменевшей земле. По стене вился разросшийся гибискус. Слева от парадной двери к самой крыше взбирались побеги актинидии, почти закрывая своими цепкими усиками окно первого этажа, а справа то же растение пестрело листьями в бурых пятнах. Из-за этого симметричный фасад дома казался кривобоким.
Линли прошел под росшей у ворот березой. Из соседнего дома слабо слышалась музыка, и где-то вдалеке гулко хлопнула дверь, словно выстрелили из пистолета. Перешагнув через трехколесный велосипед, Линли поднялся на крыльцо и позвонил в дверь.
Послышались детские голоса, и двое детей бросились к двери. Маленькие руки не могли справиться с задвижкой и бессильно барабанили по деревянной двери.
— Тетя Лин! — раздался голос не то мальчика, не то девочки.
В соседней комнате зажегся свет, прорезав пелену тумана. Заплакал ребенок, и женский голос прокричал:
— Минуточку!
— Тетя Лин! Звонят в дверь!
— Знаю, Кристиан.
Над головой Линли вспыхнул свет, и он услышал звук открываемого засова.
— Отойди в сторонку, милая, — произнесла женщина.
В дверном проеме показались четыре фигуры в золотом ореоле света, лившегося из гостиной. Все словно сошли с картины Рембрандта: женщина в розовом свитере с младенцем на руках, завернутым в шаль брусничного цвета, и двое малышей, вцепившихся в ее ноги в черных шерстяных брюках, — мальчик с расплывшимся синяком под глазом и девочка с заводной игрушкой. Вероятно, именно она была причиной шума, услышанного Линли за дверью, поскольку представляла собой прозрачный пластиковый купол, и когда ее волочили по полу, внутри с грохотом подскакивали цветные шарики.
— Томми! — произнесла леди Хелен Клайд. Она отступила назад и заставила детей сделать то же самое. Они беспрекословно повиновались. — Так ты в Кембридже.