— Мне кажется, Торсон по уши в грязи, инспектор. Или совращение девочек не пачкает мужчину до тех пор, пока на него не пожалуются?
Линли был спокоен, несмотря на то, что Хейверс исподволь вызывала его на спор.
— Они не девочки, Хейверс. «Девочки» лучше звучит, и только. А на самом деле они совсем не девочки.
— Хорошо. Взрослые девушки под его началом. Разве он от этого становится чище?
— Нет. Конечно, не становится. Но у нас до сих пор нет прямых доказательств сексуального домогательства.
— Она была беременна, господи. Ее кто-то совратил.
— Или она кого-то совратила. Или они друг друга совратили.
— Или, как вы сами вчера сказали, ее изнасиловали.
— Возможно. Но у меня имеются некие соображения на этот счет.
— Какие же? — В голосе Хейверс слышались враждебные нотки. — Уж не придерживаетесь ли вы распространенного среди мужчин мнения, что она сама задрала юбку и получила удовольствие?
Линли повернулся к ней:
— Вам, женщинам, насчет удовольствия видней.
— Тогда о чем вы подумали?
— Елена обвинила Торсона в сексуальном домогательстве. Раз она выдвинула эти обвинения, сознавая, какое неприятное расследование ей предстоит, почему не рассказала об изнасиловании?
— А если ее изнасиловал какой-нибудь парень, с которым она встречалась, но не хотела заводить отношений.
— Вы только что сняли с Торсона все подозрения, Хейверс.
— Вы точно считаете его невиновным, — Хейверс ударила кулаком по рулю, — оправдываете его. Хотите повесить обвинения на другого. На кого?
И тут же, задав вопрос, вдруг проницательно посмотрела на Линли:
— Только не это! Неужели вы думаете, что…
— Я ни о чем не думаю. Я ищу разгадку. Хейверс резко повернула налево к Черри-Хинтон и поехала мимо лесопарка, где было много каштанов с золотыми кронами и покрытыми свежим осенним мхом стволами. Две женщины шли, склонившись друг к дружке, толкали перед собой коляски и горячо что-то обсуждали, отрывисто пуская облачка пара в морозный воздух.
В начале девятого Линли и Хейверс подъехали к дому на Эшвуд-корт. Машина Торсона, сверкая в утренних лучах выпуклыми зелеными крыльями, загородила узкую дорожку к дому. Малолитражка Хейверс, подъехав впритык, чуть было не уткнулась в багажник «триумфа».
— Ничего машинка, — произнесла Хейверс, — только на таких и разъезжают местные марксисты.
Линли подошел к машине Торсона и осмотрел ее. Сбоку на ветровом стекле в бусинки собралась влага. Он дотронулся до гладкого капота. И почувствовал едва уловимое тепло.
— Еще одна утренняя поездка, — сказал Линли.
— И поэтому он вне подозрений, да?
— И поэтому это что-то значит.
Они подошли к двери, Линли позвонил, пока Хейверс рылась в сумке в поисках записной книжки. На звонок никто не ответил, не послышались шаги, и Линли позвонил снова. Сверху донесся мужской голос: «Минутку!» Но прошла минутка, потом другая, а они продолжали стоять на серебристо-серой бетонной ступеньке, наблюдая, как сначала из одного, потом из второго дома на работу спешат соседи Торсона, а из третьего дома к медленно подкатившему «эскорту» ведут двух ребятишек. И только потом за витражом из матового стекла на двери мелькнула тень приближающегося человека.
Щелкнула задвижка. На пороге стоял Торсон. На нем был черный велюровый халат, который он завязывал на ходу. Халат свободно висел на плечах. На ногах у Торсона ничего не было.
— Мистер Торсон, — произнес Линли вместо приветствия.
Торсон вздохнул, перевел взгляд с Линли на Хейверс:
— Иисусе. Чудесно. Опять эти snuten [24] .
Он резко откинул прядь. Неприбранные волосы по-мальчишески упали на лоб.
— Зачем вас опять принесло? Что вам нужно?
Ответа на свой вопрос он ждать не стал, развернулся и пошел по коридорчику к угловой двери, за которой оказалась кухня. Пройдя следом в дом, Линли и Хейверс увидели, как Торсон наливает себе кофе из массивного кофейника на кухонном столе. Он пил кофе, с шумом втягивая воздух, дуя перед каждым глотком. Усы его быстро покрылись капельками жидкости.
— Я бы предложил вам, но мне самому нужно выпить весь кофейник, чтобы проснуться. — И Торсон подлил себе еще кофе.
Линли и Хейверс сели за хромированный столик возле застекленных створчатых дверей. За ними виднелся просторный садик с террасой, где на плиточном полу расположилась садовая мебель. Поодаль был виден широкий шезлонг. В нем лежало смятое, размякшее от влаги одеяло.
Линли задумчиво перевел взгляд с шезлонга на Торсона. Тот тоже смотрел через окно кухни на мебель в саду. Затем медленно взглянул на Линли, и на лице его не дрогнул ни единый мускул.
— Мы, кажется, вытащили вас из ванной, — сказал Линли.
Торсон сделал еще глоток. На шее у него висела плоская золотая цепь. Она змеей обвивала грудь.
— Елена Уивер была беременна, — произнес Линли.
Торсон наклонился через стол, раскачивая кружкой. Вид у него был совершенно незаинтересованный, скорее, умирающий от скуки.
— Подумать только, я лишен возможности отпраздновать вместе с ней это замечательное событие.
— А вы планировали праздновать?
— Да откуда мне было знать?
— Я думал, вы в курсе.
— С чего бы?
— С того, что вы были с ней вечером в четверг.
— Я не был с ней, инспектор. Я был у нее. Вот в чем разница. Для вас, наверное, неуловимая, но все же существующая.
— Разница-то есть. Но дело в том, что Елена узнала о своей беременности в среду. Хотела ли она увидеться с вами? А может, вы хотели?
— Я сам к ней заехал. Без договоренности.
— А-а.
Торсон сильнее вцепился в кружку.
— Я понял. Ну конечно. Я был нетерпеливым папашей. Все ли хорошо с нашей крошкой, дорогая, начинаем складировать памперсы, золотко? Я правильно понял ход ваших мыслей?
— Нет. Не совсем так.
Хейверс перевернула страничку в своем блокноте.
— Если бы вы были отцом, вам захотелось бы узнать результаты теста. В том случае, если отцом были именно вы. Учитывая обстоятельства.
— Какие обстоятельства?
— Я имею в виду обвинения в домогательстве. Беременность очень убедительное доказательство, не правда ли?
Торсон хохотнул:
— И что же я сделал, по-вашему, сержант? Изнасиловал ее? Срывал с нее одежды? Накачал ее наркотиками и бросился на нее?