– С ней мне хотелось другого. – У него были красные глаза. – Я мечтал о корнях, узах, семье. Я хотел быть лучше. Дело того стоило. Иона того стоила.
– Да. Она того стоила. И она стоит того, чтобы мучиться из-за нее. Сейчас тоже.
– О господи, – прошептал Линли.
Ее рука скользнула к его запястью.
– Томми, дорогой, все обойдется. Правда.
Он покачал головой, словно желая стряхнуть с себя боль последних дней.
– Боюсь, мне придется умирать в одиночестве. – У него дрогнул голос. Это был голос человека, который долгие годы не позволял себе обнаруживать свои чувства. – Я этого не вынесу.
Он повернулся и шагнул было к столу, но Хелен удержала его и подошла к нему совсем близко. Потом обняла его.
– Томми, ты не один, – едва слышно проговорила она.
И он заплакал.
* * *
Дебора толкнула калитку как раз в тот момент, когда зажегся уличный фонарь и лучи света пронизали опустившийся на деревья туман. Постояв немного, она полюбовалась его неярким отблеском на кирпичной стене, на белых рамах и на старых заржавленных перилах, с незапамятных времен требующих покраски. Так или иначе это ее дом, пусть она уехала отсюда три года назад и не вернется десять лет, тридцать лет или, как сейчас, один месяц.
Ей пришлось придумать много отговорок, из которых отец не поверил ни одной. Папа, мне надо доказать свою профессиональную пригодность. Приходится много работать. Встречаться с людьми. Показывать портфолио. Может быть, пообедаем где-нибудь в городе? Нет. В Челси не могу приехать. Коттер соглашался, лишь бы не ссориться с дочерью.
И он и она делали вид, будто забыли о своей ссоре, случившейся в Паддингтоне через неделю после возвращения Деборы из Ховенстоу. Он настаивал, чтобы она вернулась домой. Она отказывалась даже думать об этом. Он не понимал ее. Для него все было просто. Упакуй вещи, запри квартиру и езжай на Чейн-Роу. Собственно, как он представлял это себе – езжай в прошлое. Для нее же это было невозможно. Она старалась объяснить отцу, что ей нужно быть хозяйкой своего времени. В ответ он с бранью обрушился на Томми, мол, из-за него она переменилась, стала другой, поменяла жизненные ценности, и тут-то – слово за слово – разгорелась ссора, кончившаяся тем, что Коттеру пришлось дать обещание никогда, ни с кем и ни при каких обстоятельствах не заговаривать об отношениях своей дочери с Томми. Они расстались, недовольные друг другом, и с тех пор не виделись.
Саймона она тоже не видела. И не хотела видеть. Несколько страшных мгновений в Нанруннеле высветили для нее то, что она не могла забыть и о чем не могла не думать, так что весь последний месяц она разбиралась в себе и была вынуждена признать – два с половиной года ложь правила ее жизнью. Любовница одного мужчины, она тысячью всевозможных уз была привязана к другому. Тем не менее и к Томми она теперь привязана навсегда, правда, он об этом не узнает.
Деборе оставалось только понять, как ей справиться с тем злом, которое она причинила себе и другим. Итак, она жила в Паддингтоне, работала как начинающий фотограф на студии, провела один уик-энд в Уэльсе, а другой – в Брайтоне. И день это дня ждала, что в ее душе наступит хотя бы подобие покоя. Ничего подобного не происходило.
Теперь вот она приехала в Челси, не вполне представляя, чего хочет добиться, но зная, что чем дольше она отсутствует, тем труднее ей будет уладить отношения с отцом. Но даже себе самой она боялась сказать, что ей надо от Саймона.
Сквозь туман она видела свет в кухонном окне. Потом появился отец. Он подошел к плите, потом к столу, потом опять исчез. Сделав над собой усилие, Дебора двинулась по тропинке через сад к подъезду и поднялась по ступенькам.
Аляска встретил ее у двери, словно сверхъестественным чутьем, развитым у животных, предчувствовал ее появление. Подняв одно ухо, он принялся тереться о ее ноги, яростно крутя хвостом.
– А где Персик? – спросила она кота, почесывая его за ухом, отчего он выгнул спину и замурлыкал.
Послышались шаги.
– Деб!
Девушка выпрямилась:
– Привет, пап.
Она видела, как отец высматривает приметы ее окончательного переезда домой – чемодан, картонку, что-нибудь легкое, вроде лампы. Однако он ничего не сказал об этом.
– Ты обедала? – спросил он и вернулся в кухню, откуда шел волшебный аромат жареного мяса.
Дебора последовала за отцом:
– Да. У себя.
Она увидела разложенные на столе тюбики с мазью для обуви и четыре пары ботинок на полу, ожидающих чистки. Это были необычные ботинки, их мог носить только человек с покалеченной левой ногой. От одного их вида у нее опять стало тяжело на душе, и она отвела взгляд.
– Как работа? – спросил Коттер.
– Отлично. У меня опять мои старые фотоаппараты. Мне легко с ними. Больше полагаешься на себя, на свои знания и умение. Так мне больше нравится.
Коттер кивнул и вернулся к своим делам. Его не проведешь.
– Все забыто, Деб, – сказал он. – Все и навсегда, девочка. Делай, как тебе лучше.
У Деборы стало легче на душе. Она огляделась. Побеленные кирпичные стены, старая плита с тремя накрытыми крышкой кастрюлями, стеклянный шкаф, неровный плиточный пол, пустая корзинка возле плиты.
– Где Персик? – спросила Дебора.
– Мистер Сент-Джеймс повел ее на прогулку. – Он посмотрел на часы. – О чем он только думает? Обед уже пятнадцать минут как готов.
– Куда он пошел?
– Наверно, на набережную.
– Поискать его? – спросила она почти как ни в чем не бывало.
– Если хочешь прогуляться. Если нет, не ходи. Обед может еще немножко подождать.
– Попробую его найти. – Дебора вышла в холл, потом вернулась в кухню. Внимание отца было полностью сосредоточено на ботинках. – Папа, я не буду жить дома. Ты ведь понимаешь, правда?
– Я понимаю то, что понимаю, – буркнул Коттер, когда его дочери уже не было в кухне.
В тумане все фонари окружал янтарный нимб. С Темзы уже подул ветерок, и Дебора на ходу подняла воротник жакета. Одни из здешних обитателей уже сидели за обеденными столами в своих домах, другие предпочли отправиться в «Королевскую голову» и «Восемь колоколов» на углу Чейн-Роу, чтобы выпить и поболтать перед сном. Дебора радостно заулыбалась, разглядывая в окнах знакомые лица – она почти всех знала по именам. Многие годы эти люди были вечерними завсегдатаями паба. При виде их у Деборы заныло сердце тоской по прежним временам, однако она справилась с этой «ерундой» и перешла на Чейн-Уок.
Машин почти не было. Дебора быстро перешла улицу в сторону набережной и увидела, что он стоит там, упершись локтями в парапет, и, не отрываясь, глядит на очаровательно причудливый мост Альберта. Когда Дебора была маленькой, они часто ходили по этому мосту в Баттерси-парк. Ей стало любопытно, не об этом ли вспоминает Сент-Джеймс. До чего же обременительной спутницей она, верно, была для него в то время. А он вел себя на редкость терпеливо и был неизменно дружелюбен.