Священник нахмурился и искоса поглядел на подъездную аллею.
– Боже мой. – Его правая рука разжалась и подхватила ручку зонта, слишком тяжелую для левой руки. – Ох, боже мой. Да. Я понимаю. – Последние слова означали, что он принял решение. Мистер Суини выпрямился во весь свой рост, не превышавший пяти с половиной футов, и заговорил с констеблем, который не собирался нарушать служебный долг и отпускать Дебору. – Вы же знаете лорда Ашертона, правда? – произнес он решительным тоном, который удивил бы тех из его прихожан, которые не слышали, как он в образе черного Отелло приказывал Кассио и Монтано опустить шпаги. – Это его невеста. Пропустите ее.
Констебль уставился на грязную, вымокшую под дождем Дебору, всем своим видом ясно говоря, что сомневается в ее близких отношениях с графами Ашертон.
– Отпустите ее, – повторил мистер Суини. – Я сам ее провожу. Наверно, вам стоило бы обратить больше внимания на газетчика, чем на молодую леди.
Констебль еще раз скептически оглядел Дебору, которая едва сдерживалась, пока он раздумывал.
– Ладно. Идите. Только не мешайте там.
Дебора едва не проговорила «спасибо», но тотчас забыла и о «спасибо», и обо всем остальном, потому что ее не держали ноги.
– Ничего, ничего, дорогая, – сказал мистер Суини. – Пойдемте. Берите меня под руку. Тут скользко.
Дебора послушно сделала, как он сказал, не вполне понимая его, потому что в ее голове все смешалось из-за страха за Томми.
– Пожалуйста, только не Томми, – шептала она. – Только не так. Пожалуйста. Все, что угодно, только не это.
– Сейчас, сейчас, – бормотал тем временем мистер Суини. – Все будет хорошо. Вот увидите.
Они скользили и едва не падали на поломанных цветах фуксии, пока шли к дому по аллее. Дождь как будто немного притих, однако Дебора уже промокла до нитки, и зонтик мистера Суини ей был ни к чему. Она вся дрожала, когда шла, опираясь на его руку.
– Все это ужасно, – проговорил мистер Суини словно в ответ на ее дрожь. – Но ничего, все будет хорошо. Вот увидите.
Дебора слышала его слова, но она слишком много знала, чтобы поверить священнику. Что может быть хорошего? Правый суд всегда тут как тут, когда его меньше всего ждешь. Вот и ее очередь пришла.
Несмотря на большое количество людей повсюду, перед домом было очень тихо, только покашливало полицейское радио да женский голос отдавал распоряжения приехавшим полицейским. Под боярышником расположились три полицейские машины. На заднем сиденье одной из них Гарри Кэмбри громко переругивался с раздраженным констеблем, который приковал журналиста наручниками к дверце. Увидав Дебору, Гарри Кэмбри высунулся в окошко, которое было рядом с офицером.
– Умер! – крикнул он, прежде чем констебль успел перехватить его.
Случилось худшее. Дебора заметила «скорую помощь» неподалеку, но, видно, в ней не было нужды, поэтому она стояла дальше, чем полицейская машина. Не говоря ни слова, Дебора вцепилась в руку мистера Суини, однако он как будто прочитал ее страхи и показал на крыльцо:
– Смотрите!
Дебора заставила себя поднять голову и увидела его. Обшарив его всего жадным взглядом, она не нашла ни одного ранения. Разве что он был весь мокрый и очень бледный. Рядом стоял инспектор Боскован, и они о чем-то разговаривали.
– Слава богу, – прошептала Дебора.
Дверь открылась, и Линли с Боскованом посторонились, чтобы пропустить под дождь двух мужчин с носилками, на которых лежал человек. Он был укрыт с головы до ног, словно его хотели защитить от дождя и от любопытных взглядов. Только увидав носилки, только услыхав стук закрывшейся двери, Дебора все поняла. Она в страхе оглядела аллею, ярко освещенные окна, машины, крыльцо. Потом еще и еще раз – аллею, окна, машины, крыльцо, – словно это могло что-то изменить.
Мистер Суини произнес несколько слов, но Дебора не слышала его. Она помнила свои слова: все, что угодно.
Ее детство, вся ее жизнь в одну секунду пронеслась у нее в голове, в первый раз не оставив позади себя шлейф ярости и боли. Она все понимала теперь, но было слишком поздно. Изо всех сил прикусив губу, так что появилась кровь, Дебора не смогла сдержать крик:
– Саймон!
Она бросилась к «скорой помощи», куда уже поместили тело.
* * *
Линли оглянулся. Он видел, как она, словно слепая, пробирается между машинами. Видел, как она поскользнулась, но устояла на ногах. И все время слышал, как она кричит: «Саймон!»
Дебора подскочила к «скорой помощи», стала дергать ручку дверцы. Подошел один полицейский, попытался отстранить ее, потом подошел еще один. Она вырывалась из их рук. Она дралась и царапалась. И все время кричала: «Саймон! Саймон!» Кричала визгливо, отчаянно, словно двухсложную погребальную песнь, оду для одного голоса, как в древнегреческой трагедии, и именно тогда, когда Линли меньше всего хотел услышать ее, но услышал и теперь знал, что не забудет этого до конца жизни.
У него сжалось сердце, и он отвернулся.
– Сент-Джеймс! – крикнул он в открытую дверь.
В это время Сент-Джеймс беседовал с домоправительницей Тренэр-роу, которая рыдала в снятый с головы тюрбан. Он оглянулся, хотел что-то сказать, но умолк и нахмурился, услыхав крики Деборы. Ласково коснувшись плеча Доры, Сент-Джеймс вышел на крыльцо и увидел, как Дебору оттаскивают от «скорой помощи» и как она бьется в руках полицейских. Он посмотрел на Линли.
Тот отвернулся:
– Ради бога. Иди к ней. Она же думает, что ты умер.
У Линли не было сил поглядеть на друга. Он не хотел глядеть на него. Он только надеялся, что Сент-Джеймс без лишних слов возьмет все в свои руки. Этого не случилось.
– Нет. Она всего лишь…
– Да иди ты, черт бы тебя побрал. Иди!
Прошло несколько секунд, прежде чем Сент-Джеймс двинулся с места, но когда он наконец ушел, Линли наконец-то смог искупить свою вину, чего он так давно желал. И он заставил себя смотреть.
Обойдя полицейские машины, Сент-Джеймс шел к полицейским, тащившим Дебору. Он шел медленно, потому что не мог идти быстро. Ему мешала нога, он некрасиво хромал, останавливался из-за боли, в которой был повинен Линли.
Наконец Сент-Джеймс подошел к «скорой помощи». Он окликнул Дебору. Схватил ее в объятия, прижал к себе. Она попыталась вырваться, кричала, вопила, дралась, но почти тотчас утихла, едва поняла, кто с ней рядом. Тогда она сама прижалась к нему, содрогаясь всем телом в жутких рыданиях, а он склонил к ней голову и стал гладить ее по волосам.
– Дебора, все хорошо, – услыхал Линли. – Извини, что напугали тебя. Со мной ничего не случилось, любимая. Моя любимая. Любимая, – повторял он без конца.
Они стояли под дождем, вокруг бегали полицейские, но им это было безразлично. Линли повернулся и скрылся в доме.