— Что хочу есть. Что я голоден. И Тост тоже.
— Да пошел твой Тост! Я бы заработала тридцать фунтов.
— Тридцать фунтов? Он лишь столько тебе платит? И что же ты за эти деньги делаешь? И как чувствуешь себя, когда все заканчивается?
— А тебе какое дело? Червяк недоделанный. Давай деньги или я сейчас такое тут устрою!
Он посмотрел на прохожих и, видимо, прикинул реальность моей угрозы.
— Хорошо, — сказал он. — Но тебе придется потрудиться.
— Я так и сказала, не забыл?
Он кивнул.
— Сказала. Пошли тогда.
— Куда мы идем?
— Ко мне.
Я остановилась.
— Не получится. Или в Саутерли или никуда.
— Ты хочешь свои деньги?
— Ты хочешь свой секс?
Мы стояли в тупике на Уэст-Кромвелл-роуд, мимо нас проносился вечерний транспорт, пробирались пешеходы. От вони выхлопных газов в желудке заворочались жирные блинчики.
— Послушай, в Малой Венеции меня ждут животные, которых я должен покормить, — сказал он.
— Такие же, как этот? — Я носком туфли указала на Тоста.
— Не бойся. Я тебя не обижу.
— Как будто ты можешь.
— Никто ничего не знает, не так ли? — Он двинулся вперед, бросив мне через плечо: — Если хочешь получить свои деньги, можешь пойти со мной или подраться со мной на улице. Выбор за тобой.
— Значит, я не животное? И у меня есть выбор? Он весело улыбнулся.
— Ты умнее, чем кажешься на первый взгляд.
И я пошла. Какого черта, думала я. Арчи все равно не придет, а поскольку я никогда толком по Малой Венеции не гуляла, ничего страшного не случится, если я познакомлюсь с ней поближе.
Крис шел впереди. Он ни разу не оглянулся, чтобы убедиться, что я иду следом. Он разговаривал с псом, который в холке доходил ему до бедра. Он поглаживал его по голове и уговаривал бежать:
— Ну, Тост, чувствуешь? Не пройдет и месяца, как ты станешь настоящей гончей. Тебе же это нравится, а?
Когда мы добрались до канала, стемнело. Мы перешли по мосту и спустились на пешеходную дорожку, проложенную вдоль берега.
— Так ты живешь на барже? — спросила я.
— Да. Она не совсем достроена, но мы над этим работаем, — ответил Крис.
Я остановилась.
— Мы? — С групповухой я завязала в прошлом году. Она не стоила получаемых денег. — Я не говорила, что согласна не только с тобой, — заявила я.
— Не только со мной? — переспросил он. — Ой, извини. Я имел в виду животных.
— Животных.
— Да. Мы. Животные и я. Совсем чокнутый, решила я.
— Они тебе что, строить помогают?
— В приятной компании работа спорится. Ты и по своей профессии это знаешь.
Я вгляделась в его лицо. Он забавлялся. Мистер Превосходство. Еще посмотрим, кто будет смеяться последним.
— Которая твоя? — спросила я.
— В самом конце, — ответил он и повел меня к ней. Тогда она очень отличалась от себя нынешней — готова была наполовину, не больше. Нет, корпус был закончен, иначе Крис просто не получил бы разрешения поставить баржу на якорь. Но внутри вас встречали голые перегородки, доски, рулоны линолеума и ковролина, куча коробок с книгами, одеждой, моделями самолетов, посудой, кастрюлями и сковородками и всякой всячиной. По мне, это все годилось лишь в утиль. Свободное пространство было только в носовой части баржи, и оно было занято теми «мы», о которых упомянул Крис. Тремя собаками, двумя кошками, полудюжиной кроликов и четырьмя существами с длинными хвостами, которых Крис назвал капюшонными крысами. У всех у них были повреждены либо глаза, либо уши, либо кожа или шерсть.
— Ты ветеринар или кто?
— Или кто.
Бросив свои пакеты, я огляделась. Кровати, похоже, не имелось. И на полу места было явно не достаточно.
— И где ты предлагаешь этим заняться?
Он спустил Тоста с поводка. Пес подошел к остальным, которые поднимались со своих разнообразных подстилок. Пройдя через будущие двери, Крис покопался на заваленном кухонном столе и достал несколько пакетов с едой для животных: крупные шарики — для собак, мелкие — для крыс, морковка — для кроликов, что-то консервированное — для кошек.
— Можем начать здесь, — сказал он и кивнул на лесенку, по которой мы спустились на баржу.
— Начнем? А что ты вообще предлагаешь?
— Я там на балке над окном молоток оставил. Видишь?
— Молоток?
— Нам нужно успеть выполнить большой объем работ. Ты будешь подавать мне доски и гвозди.
Я уставилась на него. Он насыпал животным еду, но я могла поклясться, что он улыбается.
— Ах ты чертов… — начала я.
— Тридцать фунтов. И я хочу получить качественную работу. Ты готова к качественному труду?
— Уж я покажу тебе качество.
Вот так это и началось у нас с Крисом — работа на барже. Всю ту первую ночь я ждала, что он сделает первый шаг. Ожидала этого шага и во все последующие дни и ночи. Он так его и не сделал. А когда я решила сделать его сама, чтобы распалить Криса, а потом посмеяться и сказать: «Ну что, разве ты не такой, как все остальные», прежде чем позволить ему взять меня, он положил мне руки на плечи, отстранил и сказал:
— Мы вместе не ради этого, Ливи. Мы с тобой. Прости. Я не хочу тебя обидеть. Но просто дело в другом.
Теперь иногда, лежа в темноте без сна, я размышляю:
«Он знал. Он чувствовал это в воздухе, слышал в моем дыхании. Каким-то образом он понял и с самого начала решил держаться от меня подальше, потому что так было безопаснее, потому что можно было оставаться безразличным, потому что он не хотел меня любить, боялся меня любить, чувствовал, что я потребую слишком многого, думал, что я — это слишком серьезно…»
Я цепляюсь за эти мысли, когда он уходит по ночам. Когда он с ней. Он побоялся, думаю я. Поэтому между нами так ничего и не случилось. Когда любишь — теряешь. Он этого не хотел.
Но я преувеличиваю свою значимость для Криса, и в минуты откровенности перед собой я это признаю. Еще я знаю, что самая большая нелепость заключается в том, что вся моя жизнь была вызовом моей матери и тому, о чем она мечтала для меня. Я была преисполнена решимости встретиться с миром на своих условиях, а не на ее, и закончила тем, что полюбила мужчину, которому моя мать меня с радостью бы отдала. Потому что у него есть принципы, у Криса Фарадея. А именно таких людей мать больше всего одобряет, поскольку в свое время, до того, как все это слилось в кашу имен, лиц, желаний и эмоций, мать тоже действовала согласно принципам.