— Ну как? — беззаботным тоном поинтересовалась она. — Хелен с вами, сэр? Она больше не болтает с Макферсоном в буфете?
— Нет, — буркнул Линли. Он только что дочитал третью страницу трактата и начал ее комкать, как поступила она с первыми двумя, но делал это машинально, чтобы чем-то занять пальцы, привыкшие держать сигарету. Он уже целый год воздерживался от дьявольского зелья.
— Она не заболела? То есть разве вы не собирались вдвоем в…
— Мы планировали, верно. Но планы порой меняются. — Он взглянул на нее поверх очков: мол, чего привязалась? — А как насчет ваших планов, сержант? Они тоже изменились?
— Я просто сделала перерыв. Знаете, каково это? Работаешь, работаешь, работаешь, и руки превращаются в дохлых крабов. Я решила дать им передышку.
— Понятно.
— Правда, от малярных работ им не придется отдыхать.
— Что?
— От покраски стен. Понимаете? Внутренних малярных работ в доме. Два дня назад ко мне зашли три парня. Предложили заключить договор на покраску внутренних стен в доме. Сказали, что работают по подряду. Все очень странно, потому что я их не вызывала. Но еще более странно, что работа уже была оплачена заранее.
Линли нахмурился и положил меморандум на доклад психологов о взаимоотношениях в Лондоне между полицией и жителями города.
— Действительно странно, — согласился он. — А вы уверены, что они не ошиблись адресом?
— Абсолютно, — ответила она. — На все сто. Они даже знали мое имя и называли меня «сержант». Интересовались, легко ли женщине работать в криминальном отделе. Такие словоохотливые. Интересно, откуда они узнали, где я работаю.
Как и ожидалось, лицо Линли стало похоже на этюд живописца, изображающий удивление. Она полагала, что он обрушится на нее с рассуждениями о непредсказуемости мира, который они считают безнадежно прогнившим.
— А вы видели контракт? Удостоверились, что они явились по правильному адресу?
— О да. А работали они чертовски хорошо, сэр. Два дня, и дом стал как новенький.
— Какая интригующая ситуация, — пробормотал он, возвращаясь к бумагам.
Она оставила его на некоторое время в покое и принялась считать до ста. Потом сказала:
— Сэр.
— Хм
— Сколько вы им заплатили?
— Кому?
— Малярам.
— Каким малярам?
— Перестаньте, инспектор. Вы знаете, о чем я говорю.
— Тем парням, которые красили ваш дом?
— Сколько вы им заплатили? Я знаю, что это сделали именно вы, и не трудитесь лгать. О том, что я буду работать в отпуске, кроме вас, знали лишь Макферсон, Стюарт и Гейл, а они ни за что бы не раскошелились. Короче, сколько вы им заплатили и когда я должна вам вернуть долг?
Линли отложил в сторону доклад и стал играть с цепочкой от часов. Вытащил их из кармашка, открыл крышку и стал демонстративно смотреть, сколько времени.
— Я не нуждаюсь в вашей чертовой благотворительности, — заявила Барбара. — Не хочу чувствовать себя кошкой или собачкой, которую опекают. Не хочу быть в долгу.
— Долги возлагают на человека дополнительные ограничения, — сказал он. — В конце концов долг оказывается дополнительной гирей на весах, на которых взвешивается твое будущее поведение. Как я могу обрушиться на него в гневе, если я его должник? Как могу действовать по своему усмотрению, не посоветовавшим с тем, перед кем в долгу? Как могу сохранять безопасную деловую дистанцию от остального мира, если у меня остается какая-то связь?
— Денежный долг — это не связь, сэр.
— Нет. Но благодарность обычно связывает.
— Так вы, значит, меня купили? Да?
— Вы допускаете, что я имею к этому какое-то отношение — смею вас заверить, что вы не сможете это доказать. И запомните — обычно я не покупаю дружбы, сержант.
— Ваши слова лишь подтверждают мое предположение, что вы заплатили им наличными и, возможно, добавили сверху, чтобы они держали язык за зубами. — Она легонько хлопнула ладонью по столу. — Мне не нужна от вас помощь такого рода, сэр. Я не хочу брать то, чего не могу вернуть. И вообще… Пусть даже я ошибаюсь, я не вполне готова… — Она надула щеки и шумно выпустила воздух, демонстрируя свое возмущение.
Иногда она забывала, что он ее начальник Забывала и еще одну более важную вещь, которую когда-то поклялась себе помнить каждую минуту: что Линли — граф, имеет титул, что некоторые называют его «милорд». Правда, для всех своих коллег в Ярде он был просто Линли, вот уже десять лет, однако сама она не обладала подобным sang-froid, хладнокровием, которое позволяло бы ей чувствовать себя на равных с персоной, чье семейство терлось локтями с парнями, привыкшими к обращениям типа «выше высочество» и «ваша милость». При мысли об этом у нее начинали бегать по спине мурашки. А когда он заставал ее врасплох — как сегодня, — чувствовала себя полной идиоткой. Человеку голубых кровей не изливают душу. Потому что неизвестно, есть ли у него самого душа.
— Я полагаю, — Линли подхватил ее мысль, что по мере приближения того дня, когда вы покинете Актон, ваши проблемы и тревоги будут возрастать. Одно дело носиться с мечтой, не так ли? И совсем другое, когда она превращается в реальность.
Она опять села на стул и уставилась на него:
— Господи Иисусе, и как только Хелен вас терпит?
Он слегка улыбнулся, снял очки и спрятал в карман.
— В настоящий момент не терпит.
— И на Корфу вы не поедете?
— Боюсь, что нет. Разве что она поедет одна. Она давно об этом мечтала.
— А в чем дело?
— Я нарушаю ее душевное равновесие.
— Я спросила не вообще, а сегодня.
— Понятно. — Он повернулся вместе с креслом, но только не к шкафчику с фотографией Хелен, а к окну, из которого виднелось жуткое здание послевоенной постройки, где располагалось министерство внутренних дел. — Его верхние этажи казались почти одного цвета со свинцовым небом. — Боюсь, мы споткнулись о галстук. — Он подпер пальцами подбородок.
— О какой галстук?
Он показал пальцем на свой:
— Я повесил его вечером на дверную ручку. Барбара нахмурилась:
— Сила привычки, вы это имеете в виду? Вроде выдавливания зубной пасты из середины тюбика? То, что действует на нервы, когда звезды романтики начинают постепенно меркнуть?
— Хотелось бы, чтобы это было так.
— Тогда что же?
Он вздохнул. Она поняла, что ему не хочется возвращаться к этому, и сказала:
— Ладно, не мое это дело. Простите, что сразу не сообразила. Я имею в виду отпуск. Вы так его ждали.
Он потеребил узел галстука.