Он сказал: вы взяли богов моих, которых я сделал, и священника и ушли; чего еще более?
Книга Судей 18:24
Какая неловкость, непростительная неловкость! Он громко чихнул, брызги полетели во все стороны. Ужасно – прямо в лицо соседке по купе. Три четверти часа он сдерживался изо всех сил, сражаясь с щекоткой в носу, точно доблестные воины Генриха Тюдора в битве при Босворте. Но в конце концов он капитулировал. Мало того, что он чихнул, – он еще принялся громко шмыгать носом.
Женщина грозно уставилась на провинившегося. Как раз из тех леди, в присутствии которых он всегда чувствовал себя законченным идиотом. Ростом не менее шести футов, одетая с поразительной безвкусицей, характерной для дам из «общества», не знающая возраста, не поддающаяся старости – она пристально смотрела на него голубыми, острыми, как лезвие бритвы, глазами. Лет сорок назад горничные, сраженные таким взглядом, принимались, верно, отчаянно рыдать – сейчас этой леди уже крепко за шестьдесят, а может быть, и все восемьдесят – по ней не поймешь. Сидит будто аршин проглотила, сложив руки на коленях. Так ее выучили когда-то в пансионе, и с тех пор она не сдает позиции – никаких уступок даже во имя собственного комфорта.
И смотрит, смотрит. Оглядела строгую полоску ткани у шеи – воротничок католического священника и уставилась на каплю, свисающую с кончика его носа.
Ах, простите, дорогая. Тысяча извинений. Не допустим, чтобы этот незначительный промах – подумаешь, человек чихнул – разрушил столь прелестную дружбу, как наша с вами.
Да уж, про себя он может острить сколько угодно. Вот когда он говорит вслух, ему, как правило, удается все безнадежно запутать.
Священник снова шмыгнул, и леди вновь неодобрительно покосилась на него. Господи, с чего ей вздумалось путешествовать вторым классом? Она вплыла в вагон в Донкастере, похожая на престарелую Саломею, окутанная не семью, а семижды семью покрывалами, и всю дорогу то пила неароматный, чуть теплый кофе, который разносили в поезде, то пристально и неодобрительно глядела на попутчика. Верная прихожанка англиканской церкви, в этом можно не сомневаться.
И наконец он чихнул. Он вел себя столь безупречно от Донкастера и почти до самого Лондона, кажется, она уже готова была простить ему служение католической церкви. Но, увы, насморк покрыл его вечным позором.
– Я… э-э… вы уж простите,.. – начал было он, но что толку! Платок застрял где-то глубоко в кармане. Чтобы добраться до него, пришлось бы на минутку выпустить из рук потертый портфель, который лежал у него на коленях, а на это священник отважиться никак не мог. Пусть уж дама потерпит. Речь идет не о нарушении этикета, мадам. Речь идет об УБИЙСТВЕ. Обретя опору в этой мысли, священник решительно зашмыгал носом.
Услышав недопустимые в порядочном обществе звуки, леди села еще ровнее, напряженно выпрямив спину, каждой мышцей своего старого тела выражая протест и презрение. Негодующий взгляд отражал все ее мысли: «Жалкий человечишка. Ничтожество. Ему семьдесят пять лет, а выглядит он на все восемьдесят пять. И чего еще ждать от католического священника! На лице три пореза – до сих пор бриться не научился, в уголке рта присохла крошка от съеденного на завтрак гренка, черный костюм уже залоснился от старости, залатан на локтях и на манжетах, фетровая шляпа покрыта пылью. А этот мерзкий портфель у него на коленях! С самого Донкастера он ведет себя так, словно я села в поезд исключительно с намерением выхватить у него этот портфель и выпрыгнуть с ним из окна. Господи Боже ты мой!»
Вздохнув, женщина отвернулась от священника, словно в поисках отдыха и покоя. Но где уж там! Он продолжал сопеть и отфыркиваться, покуда поезд не замедлил движение. Вот они и достигли цели своего путешествия.
Поднявшись, леди пронзила своего попутчика последним, прощальным взглядом.
– Наконец-то я узнала, как выглядит ваше католическое чистилище! – прошипела она и направилась по коридору к выходу.
– О, господи, – забормотал отец Харт, – о, господи, я и в самом деле должен, наверное…
Но она уже скрылась из виду. Поезд остановился под сводом лондонского вокзала. Пришла пора совершить то, ради чего он предпринял поездку в столицу.
Священник огляделся, проверяя, не растерял ли он своего имущества. Особой причины беспокоиться у него вроде бы не было – весь багаж, прихваченный им с собой из Йоркшира, состоял из старого портфеля, который он ни на минуту не выпускал из рук. Харт искоса поглядел в окно, привыкая к распахнутому пространству Кингз-Кросса, так непохожего на вокзал Виктория, знакомый ему с юности. Там уютные старые кирпичные стены, киоски, уличные музыканты. Где-то поблизости и отделение лондонской полиции. А Кингз-Кросс оказался совсем другим, абсолютно другим – огромные площади покрытого плиткой пола, с потолка свисают заманчивые рекламные плакаты, тут же продают газеты, сигареты, гамбургеры. А сколько людей – он в жизни столько не видел. Выстраиваются в очередь за билетами, поспешно заглатывают пищу, вприпрыжку догоняя свой поезд, спорят на ходу, смеются, целуются на прощание. Всех рас, всех оттенков кожи. Как все изменилось! Сможет ли он выдержать подобный шум, подобную суету?
– Вы выходите, отче, или собираетесь заночевать?
Отец Харт, вздрогнув, поднял взгляд, но увидел над собой лишь круглое лицо проводника, который утром, когда поезд отправлялся из Йорка, помог ему найти свое место. Приятное лицо уроженца северных графств. Холодный ветер, гулявший над северными болотами, отпечатался на его лице сеточкой испещривших кожу кровеносных сосудиков.
Ярко-голубые глаза проводника смотрели внимательно и живо. Этот взгляд подействовал на отца Харта словно прикосновение: приветливо, но пристально взгляд проводника скользнул по лицу священника и опустился на бережно хранимый им портфель. Покрепче сжав пальцы на ручке портфеля, отец Харт выпрямился, ожидая прилива сил и бодрости, но вместо этого ощутил лишь мучительную судорогу в левой ноге. Он застонал. Боль становилась все пронзительнее.
– Наверное, вам не стоило отправляться в путь одному, – встревоженно обратился к нему проводник. – Вам нужна помощь, сэр?
Конечно, ему нужна помощь, еще как нужна. Но разве кто-нибудь может ему помочь? Да и сам он не в силах ничего сделать.
– Нет, нет. Сейчас я сойду. Одну минуточку. Большое вам спасибо, вы были так добры. Помогли мне найти купе. Помните, я вначале было запутался.
Проводник весело отмахнулся:
– Пустяки. Знаете, сколько народу не может разобрать, что там написано у них в билете? Невелика беда, верно?
– Да, конечно. Надеюсь, что так. – Отец Харт резко втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Пройти по вагону, выйти сквозь эту дверь, найти вход в метро. Это вовсе не так трудно, не стоит заранее отчаиваться. Пошатываясь, он двинулся к выходу. Обеими руками он прижимал к животу портфель, и каждый раз, когда он с трудом делал шаг, эта ноша наносила ему довольно-таки чувствительный удар.