Барбара глянула на часы – половина девятого. Мясо либо сгорело, либо так и лежит в холодной духовке. Мать вполне могла положить его в духовку и забыть включить газ. Барбара все же сумела выдавить улыбку.
– Ты молодец. Настоящий молодец!
– Вот видишь, я могу позаботиться о папе, еще как могу.
– Конечно, ты можешь. Конечно. А теперь поставь чайник, пожалуйста. И посмотри, как там твоя свинина. – Она подождала, пока не услышала, как мать шаркает в кухню, и тогда, склонившись над отцом, коснулась его плеча, легонько потрясла, окликнув по имени.
Отец открыл глаза, поднял голову и с усилием, с болезненной гримасой вернул челюсть на место.
– Барби! – Он слегка приподнял руку, приветствуя ее. Оторвал руку на несколько дюймов от подлокотника кресла и тут же уронил снова. Голова его вновь начала склоняться на грудь.
– Папа, ты сегодня ел?
– Выпил чашечку чая. Хорошего чайку выпил около четырех часов. Твоя мамочка приготовила мне чай. Она смотрит за мной, Барби.
– Сейчас я тебя покормлю, – пообещала Барбара. – Съешь сэндвич? Или лучше супа?
– Не важно. Яне очень-то хочу есть, Барби. Устал что-то.
– Господи, тебе же надо к врачу. Завтра утром позвоню непременно, а днем отвезу тебя. Годится? – Она улыбнулась, неискренне, скрывая мучительное чувство вины. – Не расходится с твоим расписанием?
Отец, задремывая, ответно улыбнулся ей:
– Я уже звонил врачу, Барби. Сегодня звонил. Мне назначено на пятницу, в полтретьего. Идет?
Какое облегчение! Завтра ей было бы нелегко выбраться, что бы она ни обещала, а до пятницы еще так далеко! За это время они, Бог даст, успеют разгадать загадку смерти Мэттью Уотли. И тогда она сможет взять отгул. До тех пор надо еще подумать, везти ли мать с собой или оставить ее на кого-то. На кого? Ладно, потом. Пока можно расслабиться.
– Милочка?
Барбара оглянулась. Миссис Хейверс вновь эзникла на пороге со сковородкой в руках. У Барбары упало сердце. Мать даже не развернула мясо, так и положила в духовку в магазинной обертке. И конечно же, она забыла включить газ.
Дебора Сент-Джеймс прошла пешком всю дорогу из Челси, по Кингз-роуд, от станции Слоун-сквер. Зачем она это сделала, она сама не знала и уже была не в состоянии оценивать свои поступки и стоящие за ними побуждения. Быть может, таким образом она пыталась наказать себя. Дождь бил ей в лицо, ветер выкручивал зонтик из рук, от холода сводило мышцы, в промокших ботинках противно хлюпала вода. Ноги закоченели так, что ниже колен Дебора их почти не чувствовала.
Мимо проносились автобусы и такси, на тротуар из-под колес летели сердитые брызги. Она могла подождать автобус на остановке, могла взять такси, но и то и другое сулило ей убежище, удобство, а Дебора в этом не нуждалась. Ее больше не интересовала собственная безопасность, она не думала, как глупо и дальше брести одной, в темноте, рискуя в любой момент стать жертвой ночного грабителя или маньяка, а то и попросту угодить под машину– она шла по самой обочине, и пролетавший мимо автомобиль мог сбить ее, если его занесет на скользкой от дождя мостовой.
Путь, обычно занимавший не более двадцати пяти минут, растянулся почти на час. Когда Дебора наконец свернула на Чейни-роу, ее уже трясло от холода. Она добралась до двери дома, но руки у нее дрожали так, что она не сразу сумела вставить ключ в замочную скважину. На непослушных ногах Дебора вошла в холл и услышала, как старинные часы с маятником отбивают время. Ровно девять.
Оставив зонтик и пальто у двери, Дебора прошла в кабинет. Оцепеневшее тело еще не воспринимало домашнее тепло. Камин не был разожжен. Дебора хотела сразу же развести огонь, но вместо того опустилась, скорчившись, на любимый диван Саймона, обхватив себя руками и слепо уставившись на аккуратно сложенную груду поленьев, суливших ей живительный жар.
Теперь, укрывшись от непогоды, Дебора строго спросила себя: какой все-таки смысл был в ее нынешнем необдуманном поступке? Ей хватило честности признаться самой себе: под дождь ее погнало чувство вины перед мужем, желание принять кару, а также жалость к себе – как бы она ни презирала эту слабость, теперь она оказалась ее заложницей. Душевные муки требовали равных физических мук, и Дебора поддалась этой потребности. Она даже не сняла с себя промокшую до нитки одежду, стремясь причинить себе как можно больше неудобств. Она это заслужила.
Мужа она не видела с утра. За завтраком они говорили коротко, натянуто, почти официально, точно так же, как накануне прощались. Саймон не стал перекраивать свое расписание. Больше он не предлагал жене посидеть с ней дома. Он уже осознал стремление Деборы воздвигнуть преграду между ними и смирился с этим. Саймон не противился попыткам Деборы отгородиться от него, хотя она понимала: его глубоко задевают поступки жены, которые он никак не может понять и принять.
Скорчившись на диване, чувствуя, как холодят плечи и спину пряди промокших, превратившихся какое-то подобие морских водорослей волос, Дебора вновь и вновь возвращалась мысленно к проблеме обмана и предательства. Она пришла к убеждению, что некоторые формы лжи и измены никогда, ни при каких обстоятельствах не могут быть прощены. Много лет назад, находясь вдалеке от Саймона, за шесть тысяч миль от него, томясь любовью к нему, она попыталась забыть, вытеснить его из сердца, смягчить боль, впустив в свою жизнь чувство, сулившее покой и утешение. Она была любима, ее целовали, сжимали в объятиях, она ощущала себя желанной, ощущала себя предметом страстной любви. Это помогало уйти от реальности. Она добровольно приняла роль возлюбленной человека, которому не отвечала взаимностью, она даже симулировала ответное чувство. Какое-то время ей это удавалось. Быть может, так продолжалось бы и впредь, если б Саймон не вернулся в ее жизнь.
Она обязана была ждать его, не уступать никому. Она должна была понять, какую мучительную неуверенность в себе он испытывает, понять, почему он на несколько лет оставил ее. Нет, она ничего не понимала, она предала его, предала любовь, всю жизнь соединявшую их, любовь, позволившую им соприкоснуться не только телами, не только сердцами, но слить воедино свои бессмертные души, обрести в этом союзе источник неиссякающей радости. Если подобную любовь разрушит предательство, жестокость или даже просто трусость, стоит ли после этого жить? Где найти силы?
Дебора еще крепче обхватила себя руками. Уронив голову на колени, она раскачивалась, словно это движение могло успокоить ее. Но покоя не было, была только скорбь.
– Утром мы с Хейверс снова поедем в школу и попросим директора прослушать пленку.
– Стало быть, от «китайской» версии ты отказался?
– Не вполне. О ней пока не следует забывать. Однако эта кассета дает нам более серьезный мотив, нежели расовые предрассудки. Если удастся опознать голос– будь то старшеклассник или учитель, – мы еще на шаг приблизимся к раскрытию истины.