Он пошел вперед по дорожке. Остановившись у ржавой калитки, он подал ей знак следовать за ним.
Она послушно шла сзади.
— Трев, а разве ты не должен быть на работе?
— Должен. Сейчас пойду. Но сперва хочу поговорить с тобой. — Он остановился, ожидая, когда она поравняется с ним. Шагая рядом, они дошли до его мотороллера. Он уселся на него и упер ноги в землю. Уставившись глазами в руль, крепко ухватил его руками. — Послушай, ты и я… ну это… в пятницу вечером. Когда грохнули Кураши. Мы же встречались. Ты же помнишь, да?
— Конечно, — подтвердила она, ощущая тепло, разливающееся по груди и шее, как это бывало всегда, когда она краснела.
— Ты помнишь, сколько было времени, когда мы расстались? Когда мы дошли до домиков, было около девяти. Потом мы пили… ну это жуткое пойло… кстати, как оно называется?
— Кальвадос, — ответила она и добавила, сама не зная для чего: — Его делают из яблок и подают на десерт.
— Понятно, но мы-то пили его до десерта, так? — осклабился он.
Его улыбка ей не нравилась. Ей не нравились вечно не чищенные зубы, грязь под ногтями, то, что он редко моется. Но больше всего ей была не по душе его постоянная забота о том, чтобы их встречи оставались в тайне. Эти встречи обычно начинались у моря на пирсе, а заканчивались в прибрежном домике, где пахло плесенью и пол был устлан плетеными циновками, оставляющими на коленях красные рубцы.
Люби меня, ну люби же меня, умоляло его ее тело, но сама она молчала. Посмотри, какое наслаждение я могу тебе доставить.
Все это было, но до того, как она узнала, что подруге нужна ее помощь, и по выражению лица Тео Шоу поняла, что он намерен бросить Салах.
— Но я сейчас не о том, — продолжал Тревор, так и не дождавшись ободряющего смешка в ответ на его двусмысленную шутку. — Мы пробыли там до половины одиннадцатого, помнишь? Я ведь даже не кончил, потому что надо было бежать на работу.
Она медленно покачала головой.
— Да нет, Трев, ты что-то путаешь. Я была дома около десяти.
Его лицо оскалилось в злой улыбке, а ладони по-прежнему сжимали руль. Когда он с нервным смешком поднял голову, то смотрел не на нее, а куда-то мимо.
— Послушай, Рейчел, все было не так. Я ведь не думаю, что ты бросилась засекать время сразу после того, как мы прекратили наши дела.
— Ты хотел сказать «мои дела», — поправила его Рейчел. — Я не помню, чтобы ты делал хоть что-нибудь после того, как вытащил из штанов свой пенис.
Наконец он посмотрел на нее. Впервые она увидела выражение испуга на его лице.
— Рейчел, — голос его звучал жалобно, — ну что ты, Рейчел. Ведь ты же помнишь, как все было?
— Помню, что было темно, — ответила она. — Помню, как ты просил меня подождать десять минут и только потом входить в домик, третий в ряду, если считать сверху. Это было нужно… А для чего это было нужно, Трев? Ты сказал: «Пусть он проветрится». Я ждала внизу, на пирсе.
— Да ты и не захотела бы войти, там была такая вонища внутри, — возразил он.
— А ты не захотел, чтобы тебя видели со мной.
— Да не в этом дело! — закричал он хриплым от ярости голосом.
Рейчел так хотела поверить, что он говорит правду! И что дело действительно не в этом, хотя вместе они появились на людях единственный раз, когда зашли пообедать в китайский ресторан, расположенный в пятнадцати милях от Балфорда-ле-Нез. Она убеждала себя, что он никогда не целует ее в губы из-за своей стеснительности, а потому даже старалась заставить его быть смелее. Она надеялась, что он пока просто не научился дарить радость другому. Разрешая Рейчел доставлять ему удовольствие, он ни разу не поинтересовался, что при этом испытывает она. А она не ощущала ничего, кроме унижения, и томилась в ожидании хоть какого-то намека на чувство с его стороны. Но ей все труднее становилось разубеждать себя в том, что он попросту использует ее.
— Трев, я была дома около десяти. Я это знаю, потому что я отвратительно себя чувствовала и, чтобы отвлечься, включила телевизор. Я даже помню фильм: с Сандрой Ди и Троем Донахью. Я смотрела его примерно с середины. Да ты наверняка знаешь: они молодые, почти дети, встречаются летом, влюбляются — и пошло-поехало. А в конце они понимают, что важнее всего любить, а не бояться и скрывать, кто ты есть на самом деле… [35]
— Послушай, неужели ты не можешь сказать, что мы расстались в половине двенадцатого? — перебил ее он. — Рейчел, копы обязательно спросят тебя. Подумай, что будет, если ты скажешь им, что была дома около десяти?
— Я думаю, это будет означать, что у тебя было время на то, чтобы разделаться с Хайтамом, — ответила Рейчел.
— Да не делал я этого! — с горячностью воскликнул он. — Рейчел, я и не видел этого парня в тот вечер. Клянусь! Но если ты не подтвердишь мои слова, они поймут, что я вру. Тогда они решат, что я вру, когда говорю, что не убивал его. Ты можешь мне помочь? Ведь всего-то один час?
— Полтора часа, — поправила она его. — Ты говорил про половину двенадцатого.
— Ну хорошо, полтора часа. Ведь всего-то полтора часа?
Это же уйма времени, и ты мог хотя бы соврать, что за это время хоть раз вспомнил обо мне, про себя ответила ему Рейчел, а вслух произнесла совсем другое:
— Я не стану лгать, чтобы выгораживать тебя, Трев. Возможно, когда-то и смогла, но не сейчас.
— Почему? — умоляюще произнес он, дотронувшись до ее руки. — Рейчел, я думал, между нами особые отношения… Неужели ты этого не чувствуешь? Когда мы вместе, это как… Ну, как… колдовство… разве не так? — Его пальцы добрались до короткого рукава ее блузки, потом ощупали плечо, затоптались на бретельке лифчика.
Прикосновение было настолько желанным, что ответом на него, да и на только что заданный вопрос, была горячая волна, разлившаяся по всему телу: она захлестнула сердце, поднялась к горлу.
— Рейчел?.. — Пальцы добрались до груди. Вот так и должно быть, думала она. Мужчина касается женщины, разжигает ее желание, а женщина тает от его прикосновения…
— Ну пожалуйста, Рейчел! Ведь только ты можешь мне помочь.
И ведь это был первый и единственный раз, когда он дотронулся до нее с нежностью, а не с обычным горячим нетерпением получить собственное удовольствие.
«На головку этой птички надо надевать мешок!», «Рейчел Уинфилд, у тебя не лицо, а собачья задница!», «Парням, которые будут тебя раздевать, надо завязывать глаза», — звучали у нее в ушах голоса… Она сжалась и напряглась от прикосновения его пальцев, вспоминая эти выкрики и постоянные драки из-за них на протяжении всех ее школьных лет. Резким движением она сбросила руку Тревора Раддока.