«Ага, — пронеслось в голове у Керры. — Наконец-то мы подошли к сути».
— Посмотреть?
Её голос прозвучал игриво, хотя меньше всего она была настроена на игривость.
— Слышал твоих родителей. Вернее, твою мать. Она была…
Алан опустил голову, как будто очень заинтересовался собственной обувью. На нём были двухцветные кожаные туфли. Керра тоже обратила на них внимание. Зачем он выбрал такие туфли? И как ему в этой обуви удаётся не напоминать Берти Вустера? [43]
— Я знаю, сейчас плохой период. Мне не следовало этого делать. Сначала я думал, что речь идёт об увиливании от работы, хотя это показалось мне негуманным. Твоя мать совершенно разбита, а твой отец…
— Ты-то откуда знаешь?
Вопрос вылетел неожиданно, и Керра тотчас о нём пожалела.
— О чём?
Казалось, Алан потерял ход мысли.
— О состоянии моей матери.
— Так я же её слышал. Поднялся наверх, потому что внизу никого не было. Хотел выяснить: будем мы принимать заявки или покончим со всем этим делом.
— Тебя это беспокоит?
— Как и всех остальных.
Алан откинулся на спинку стула, внимательно посмотрел на Керру и сложил руки на груди.
— Почему ты мне не скажешь, Керра?
— Что?
— Думаю, ты меня понимаешь.
— А я думаю, что ты пытаешься меня подловить.
— Ты была в Розовом коттедже. Рылась в моей комнате.
— У тебя отличная домохозяйка. Должно быть, тебе не терпится узнать, что я у тебя искала?
— Ты что-то у меня забыла. Допустим. Но тогда я не пойму, почему ты не попросила меня принести оставленную вещь?
— Не хотела беспокоить.
— Керра. — Алан глубоко вдохнул, шумно выдохнул и ударил ладонями по коленям. — Ответь наконец, что происходит?
— Вот так раз! — Её голос вновь зазвучал игриво. — Убили моего брата. И ты ещё спрашиваешь, что происходит?
— Ты знаешь, о чём я спрашиваю. Бог свидетель, то, что случилось, — настоящий кошмар. Ужасная трагедия.
— Очень мило с твоей стороны характеризовать это таким образом.
— Но есть ещё что-то между нами, хоть ты и отказываешься это признавать. И началось всё в тот же день, что и история с Санто.
— Санто убили. Почему ты избегаешь этого слова? Почему не скажешь — убийство?
— По очевидной причине. Не хочу расстраивать тебя ещё больше. Не хочу, чтобы все остальные чувствовали себя ещё хуже, чем сейчас.
— Все остальные?
— Все. Ты. Твой отец. Твоя мать. Керра…
Керра поднялась со стула. Открытка жгла ей кожу, словно просила вынуть её из кармана и швырнуть в Алана. Надпись «Вот здесь» требовала объяснения. Но в голове Керры объяснение уже существовало. Осталось только противостояние.
Она знала, кто стоит по другую сторону, и это был не Алан. Девушка извинилась перед ним и покинула кабинет. Она не стала вызывать лифт, а поднялась пешком.
В родительскую спальню Керра вошла без стука, с открыткой в руке. Занавески в комнате были отдёрнуты, и в слабом весеннем свете летали пылинки. Однако никто и не подумал отворить окно и освежить затхлый воздух. Пахло потом и сексом.
Керра ненавидела этот запах: он напоминал о низменных слабостях её родителей и о господстве одного над другим. Она пересекла спальню и распахнула окно настежь. В комнату ворвался холодный воздух.
Повернувшись, Керра увидела, что родительская постель смята, а простыни запачканы. На полу лежала куча отцовской одежды, словно его тело растворилось и оставило лишь этот след. Деллен не сразу попалась ей на глаза. Керра обошла кровать и обнаружила мать лежащей на полу поверх высокой груды вещей. Красных, всех оттенков красного.
Керра посмотрела на неё и на мгновение почувствовала себя обновлённой: цветком, освободившимся из луковицы и пробившим почву. Но потом губы матери зашевелились, высунулся язык. Французский поцелуй воздуха. Её рука разжалась и снова сжалась. Бёдра задвигались и успокоились. Веки задрожали. Она вздохнула.
Впервые Керра подумала: что значит быть такой женщиной? Но ей не хотелось развивать эту мысль, а потому она грубо поддела ступнёй правую ногу матери.
— Просыпайся, — велела Керра. — Пора поговорить.
Она посмотрела на открытку, пытаясь с её помощью набраться необходимых сил. Красная надпись, сделанная рукой матери: «Вот здесь».
— Просыпайся, — громко повторила Керра. — Вставай с пола.
Деллен открыла глаза. У неё был растерянный вид. Увидев Керру, она подтянула к себе одежду и прижала к груди; из-под вещей выпали ножницы и нож. Керра перевела взгляд с них на мать, снова на одежду — и только тогда заметила, что все вещи разрезаны, искромсаны, порваны.
— Я собиралась заколоть ими саму себя, — тупо сказала Деллен. — Но не смогла. Ты, наверное, была бы счастлива. Ты и твой отец. Счастливы? О господи, как я хочу умереть. Почему никто не поможет мне сделать это?
Деллен зарыдала без слёз. Она подгребла к себе ворох тряпья и соорудила из испорченных платьев огромную подушку.
Керра знала, что должна чувствовать себя виноватой. И что ей нужно простить мать. Простить и прощать, стать воплощением прощения. Понимать, пока от неё самой не останется ничего, кроме усилия понять.
— Помоги мне, — прошептала Деллен.
Она протянула руку и уронила её на пол. Керра засунула проклятую открытку в карман, схватила мать за запястье и потянула вверх.
— Встань. Тебе нужно принять ванну.
— Не могу, — отозвалась Деллен. — Я тону. Я скоро умру…
Должно быть, заметив раздражение дочери, которого ей следовало остерегаться, она сменила тактику.
— Он выкинул мои таблетки. Сегодня утром овладел мной, всё равно что изнасиловал. А потом выкинул таблетки.
Керра плотно закрыла глаза. Она не хотела думать о браке своих родителей. Она лишь желала добиться правды от матери.
— Вставай, — потребовала она. — Ну же! Тебе надо подняться.
— Почему никто не хочет меня выслушать? Я не могу так больше. В моём мозгу глубокая трещина. Почему никто не хочет мне помочь? Ни ты, ни твой отец? Я мечтаю о смерти.
Мать была точно мешок с песком. Керра еле-еле уложила её на кровать.
— Я потеряла своего ребёнка. — Голос Деллен дрожал. — Почему никто не хочет понять?
— Все понимают.
Внутри у Керры всё полыхало и одновременно сжималось. С такой жизнью скоро от неё ничего не останется. Пора высказаться. Только это и может спасти.