Спускаясь по лестнице, он услышал голос Кавеха. Тот доносился вроде бы из гостиной. Дверь туда была прикрыта, но на пол изнутри падала полоса света, и Тим слышал, как постукивает кочерга по решётке камина.
— …вообще-то не входит в мои планы, — вежливо сказал кому-то Кавех.
— Но ты ведь не можешь думать, что останешься здесь теперь, после смерти Крессуэлла.
Тим узнал голос Джорджа Коули. И сразу понял, о чём они говорят. «Остаться»… конечно, речь шла о ферме Брайан-Бек. Джордж Коули должен был воспринять смерть отца Тима как шанс избавиться от соседа и купить ферму. Но Кавех явно не был с ним согласен.
— Могу думать, — ответил он.
— Что, собираешься разводить овец, да?
Коули явно развеселила подобная идея. Он, наверное, представил себе, как Кавех топчется по двору фермы, в светлых брюках и лавандовом жилете, гоняясь за овцами…
— Я вообще-то надеялся, что вы будете арендовать землю, как было до сих пор, — сказал Кавех. — До сих пор это ведь всех устраивало. И не вижу причин что-то менять. Кроме того, земля здесь достаточно дорогая, если уж говорить о продаже.
— А ты думаешь, что у меня и денег-то нет, чтобы её купить, — сделал вывод Коули. — Ну, а ты-то сумел её приобрести, а, парень? Думаю, нет. И в любом случае на несколько месяцев будет наложен запрет на продажу, а к тому времени я и появлюсь с денежками.
— Боюсь, никаких запретов не будет, — сказал Кавех.
— Ты что хочешь сказать? Ты ведь не станешь утверждать, что он оставил всё тебе?
— Так уж получилось, что действительно оставил.
Джордж Коули надолго замолчал, усваивая неожиданную новость. И наконец сказал:
— Да ты просто морочишь мне голову.
— Так уж получилось, что нет.
— Нет? Ну, в таком случае какие у тебя планы, а? Как ты заплатишь налог на наследство? Это ведь куча денег!
— Налог на наследство вряд ли может стать проблемой, мистер Коули, — ответил Кавех.
Снова наступило молчание. Тим гадал, как Джордж Коули справится со всем этим. И ещё он впервые задумался над тем, как вообще Кавех Мехран вписывается в картину смерти его отца. Но это ведь был несчастный случай, простой и понятный, разве не так? Все так говорили, включая и коронёра. Но тут вдруг Тиму показалось, что не всё так просто. А то, что в следующее мгновение слетело с губ Кавеха, окончательно всё запутало, и Тим уже перестал что-либо понимать.
— Видите ли, моя семья приедет сюда, ко мне. И все вместе мы вполне справимся с налогом на наследство…
— Семья? — фыркнул Коули. — И что, интересно знать, представляет собой эта твоя семья?
Кавех ответил не сразу. А когда он наконец заговорил, его тон был предельно официальным.
— Семья — это прежде всего мои родители. Они переедут ко мне из Манчестера. Вместе с моей женой.
У Тима потемнело в глазах. А пол под ногами покачнулся. Всё то, что он, как ему казалось, знал, вдруг закрутилось в водовороте слов, означавших нечто такое, чего они вовсе не значили, всё то, что он вроде бы прекрасно понимал в свои четырнадцать лет, было уничтожено одним коротким заявлением…
— Твоя жена, — неживым голосом произнёс Коули.
— Моя жена. Да.
Послышались какие-то звуки. Похоже, Кавех отошёл к окну или к письменному столу в другом конце комнаты. Или остался стоять у камина, положив одну руку на каминную полку, с видом человека, у которого на руках все козыри.
— Я женюсь через несколько месяцев.
— О-о, просто отлично! — прорычал Коули. — А твоя будущая жена знает об обстоятельствах твоей жизни здесь, а? Эта твоя молодая невеста.
— Обстоятельствах? Что вы имеете в виду?
— Ах ты, невинное дитя! Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Тебя и Крессуэлла, ваши задницы! Как насчёт всего этого? Думаешь, в деревне никто ни о чём не догадался?
— Если вы хотите сказать, что в деревне знают о том, что мы с Яном Крессуэллом жили в одном доме, то, конечно же, они это знают. А что ещё?
— Ах ты, долбаный паршивец! Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что я уже практически женат, и что моя жена будет жить здесь, и мои родители тоже, а потом и мои дети. Если вам что-то всё равно неясно, я просто не знаю, что добавить.
— А как насчёт этих детишек? Ты думаешь, одному из них не захочется рассказать твоей новенькой жене о том, что здесь происходило?
— Вы говорите о Тиме и Грейси, мистер Коули?
— Ты прекрасно знаешь, что я говорю о них, чёрт побери!
— Ну, если оставить в стороне тот факт, что моя жена не говорит по-английски и не поймёт ни слова, что бы ей ни говорили, им всё равно нечего рассказывать. К тому же Тим и Грейси вернутся к своей матери. Это уже решается.
— Вот, значит, как?
— Боюсь, что да.
— А ты здорово себе на уме, парень, а? Думаю, ты с самого начала всё это задумал.
Тим не стал слушать ответа Кавеха. Он уже услышал более чем достаточно. И, спотыкаясь, ушёл в кухню, а потом вон из дома.
Сент-Джеймс решил, что остаётся ещё одна, последняя возможность разобраться в гибели Яна Крессуэлла. Шанс был невелик, но коли уж он оставался, Сент-Джеймс не мог его упустить. Но для реализации идеи ему был нужен некий спортивный инструмент.
Ни в Милнторпе, ни в Арнсайде не было магазинов рыболовных принадлежностей, и потому Сент-Джеймсу пришлось отправиться в Грэндж-овер-Сэндс и приобрести необходимое в местечке, именуемом Ланкастере. Там продавалось абсолютно всё, от детской одежды до садовых инструментов, и вся улица, расположенная на склоне, состояла из лавочек и магазинчиков, явно основанных инициативными представителями семейства Ланкастеров в последнюю сотню лет, и это оказался весьма удачный проект, потому что теперь магазинчики буквально стояли друг на друге. И основной идеей их существования была, похоже, та мысль, что если что-то не продаётся в этом месте, то это и покупать незачем. В одном уголке этого мира продавалось и всё для рыбалки, и здесь же торговали разделочными ножами, точно такими, как тот, что Линли достал из воды в лодочном доме Айрелет-холла.
Сент-Джеймс купил всё необходимое и, позвонив Линли, сообщил, что направляется в Айрелет-холл. Ещё он позвонил Деборе, но она не ответила. Саймон не удивился, потому что она ведь видела, кто звонит, а настроение у неё было не из лучших.
Впрочем, и Сент-Джеймс тоже был недоволен супругой. Он искренне любил свою жену, но случались моменты, когда их расхождение во взглядах на что-то заставляло его ставить под сомнение всю семейную жизнь. Впрочем, это всегда было мимолётно, и позже Сент-Джеймс сожалел о своих мыслях и посмеивался над ними, когда они с Деборой остывали. «И с чего мы повздорили?» — думал он тогда. То, что вечером казалось невероятно важным, утром выглядело чистым пустяком. Но вот теперь вопрос был действительно серьёзным…