— Знаете, в некоторых ситуациях такие выводы попахивают нарциссизмом. Я бы ответил так: «Мир не крутится вокруг вас, шеф».
— Изабелла, — поправила она.
— Шеф, — повторил он.
— О господи, Томас. Я не позволю вам продолжать в том же духе. Называйте меня Изабеллой. А теперь повторю свой вопрос: вы собираетесь рассказать или я должна делать предположения? Я хочу, чтобы со мной работали верные люди. Вы должны сделать выбор.
— А если я не хочу?
— За ушко да на солнышко. В одно мгновение вы снова станете инспектором дорожного движения.
— Я никогда не был инспектором дорожного движения, шеф.
— Изабелла. И вы, черт возьми, отлично знаете, что я имею в виду, как бы ни скрывали это за своими безупречными манерами.
Линли выехал на Бродвей и обдумал маршрут. Он решил ехать к Бердкейдж-уок, а оттуда повернуть к Кенсингтону.
Отель «Майлстоун» был одним из многих шикарных заведений, появившихся в городе в последние несколько лет. Его построили в том же архитектурном стиле, что и особняки из красного кирпича, обращенные на Кенсингтонские сады и дворец. Здесь было спокойно, тихо, настоящий оазис по сравнению с толчеей Кенсингтон-Хай-стрит, находившейся совсем недалеко отсюда. Были и кондиционеры — настоящее блаженство.
Сотрудники отеля, одетые в дорогую униформу, говорили тихими голосами церковных служителей. Как только Линли и Изабелла Ардери вошли в отель, к ним тотчас приблизился любезный консьерж и спросил, чем он может помочь.
Ардери сказала, что им нужен бар. Она говорила быстро, по-деловому.
Секундное замешательство консьержа Линли воспринял как неодобрение, которое не было озвучено. Вероятно, Изабеллу приняли за инспектора, пришедшего с проверкой, или за человека, который будет писать о «Майлстоуне» еще в одном из миллиардов путеводителей по Лондону. Видимо, консьерж решил, что в интересах каждого, если он обслужит посетителей с безупречной вежливостью, но в то же время едва заметно дав понять свое отношение к манерам Ардери. Он сказал: «Конечно, мадам», — и провел их в бар, который оказался отличным местом для доверительного разговора.
Прежде чем консьерж их оставил, Изабелла попросила его подозвать бармена. Когда тот подошел, она заказала водку и тоник.
— Так вы собираетесь рассказать мне о сэре Дэвиде или нет? — спросила она, глядя в невозмутимое лицо Линли.
Тот удивился, потому что думал, что Изабелла как-то прокомментирует выбор своего напитка.
— Мне, собственно, нечего сообщить. Он хочет поскорее заполнить вакансию. Прошло слишком много времени с тех пор, как ушел Уэбберли. У вас хорошие перспективы…
— До тех пор, пока я никак не оскандалюсь, буду приходить в офис в колготках, не стану никого задевать и буду добродетельно себя вести, а в это понятие входит и то, что я не стану, невзирая на жару, пить в рабочее время водку с тоником.
— Я собирался сказать «насколько я могу судить», — сказал Линли.
Он заказал себе минеральную воду. Ардери прищурилась и посмотрела на бутылку «Пеллегрино», которую перед ним поставили.
— Вы меня осуждаете? — спросила она. — Расскажете сэру Дэвиду?
— То, что осуждаю? Нет, не расскажу.
— Пусть даже я выпиваю в рабочее время? Я не пьяница, Томас.
— Шеф, вам нет нужды объяснять мне свое поведение. А что до остального, то я не собираюсь становиться шпионом Хильера. И он это знает.
— Но с вашим мнением он считается.
— Я так не думаю. Во всяком случае, раньше этого не было.
Послышались тихие голоса, и в комнату вошли два человека. Линли тотчас узнал виолончелиста. Его спутницей была привлекательная азиатка в изящном костюме и туфлях на шпильках. Каблуки цокали по полу.
Женщина взглянула на Линли, но обратилась к Ардери:
— Суперинтендант?
Изабелла кивнула, и женщина представилась:
— Зейнаб Борн, а это мистер Мацумото.
Хиро Мацумото чуть поклонился и одновременно протянул руку. Пробормотав традиционное приветствие, обменялся с Линли крепким рукопожатием. Линли подумал, что у него приятное лицо и добрые глаза за стеклами очков в металлической оправе. Для человека с мировой известностью в мире классической музыки он держался слишком скромно, Мацумото вежливо попросил официанта подать ему чаю. Зеленого, если он у них есть, а если нет, то и черный сойдет. Говорил он почти без акцента. Линли вспомнил, что Мацумото родился в Киото, но много лет учился и играл за границей.
Музыкант сказал, что сейчас он выступает в Альберт-холле. В Лондон приехал всего на две недели, кроме концертов даст мастер-класс в музыкальном колледже. Фоторобот Мацумото увидел по чистой случайности — он попался ему на глаза в газете и в телевизионных новостях.
— Прошу вас, поверьте, — спокойно сказал Мацумото. — Юкио не убивал эту женщину. Он не мог этого сделать.
— Почему? — спросила Ардери. — Он был там — у нас есть свидетель — и, похоже, сбежал оттуда.
На лице Мацумото отразилась боль.
— Этому должно быть объяснение. Кем бы ни был мой брат, что бы ни делал, он не убийца.
— Младший брат мистера Мацумото, — пояснила Зейнаб Борн, — страдает от параноидальной шизофрении. Лекарства, к сожалению, он принимать отказывается. Но с тех пор, как он приехал в Лондон, с полицией дел не имел. Можете проверить, и вы увидите, что это правда, он ведет спокойный образ жизни. Мой клиент, — она быстро прикоснулась к руке Хиро Мацумото, — ручается за него, так что вам следует обратить внимание на поиски истинного убийцы.
— Возможно, все дело в шизофрении, — заметила Ардери, — но поскольку его видели бежавшим с места убийства, поскольку он снял часть одежды и скатал ее…
— Было жарко, — напомнила адвокат.
— …то его следует допросить. Так что, мистер Мацумото, если вы знаете, где он, вы обязаны нам сказать.
Виолончелист колебался. Он вынул из кармана платок и начал протирать очки. Без очков лицо его казалось совсем молодым. Линли знал, что ему под пятьдесят, но выглядел он лет на пятнадцать моложе.
— Сначала я должен вам кое-что объяснить, — сказал он.
Судя по виду, Ардери совсем не хотелось выслушивать какие-то объяснения, но Линли стало любопытно. Ему, как младшему по должности, не следовало вмешиваться, но все же он произнес:
— Да?
Хиро Мацумото рассказал, что его брат — талантливый музыкант. Они вообще музыкальная семья, все трое, — есть еще сестра, флейтистка из Филадельфии. Музыкальные инструменты им вручили в раннем детстве. Они должны были долго и упорно учиться и достичь совершенства. Обучение досталось родителям дорогой ценой и потребовало от детей самопожертвования.
— Вряд ли можно говорить о нормальном детстве, когда перед ребенком стоит такая… цель. — Последнее слово он произнес осторожно. — Я поехал в Нью-Йорк и поступил в Джульярдскую школу музыки, Миёси училась в Париже, а Юкио — в Лондоне. Поначалу у него все шло хорошо. Не было никаких признаков того, что что-то не в порядке. Болезнь проявилась позднее. И из-за этого — оттого, что случилось это посреди учебы, — наш отец подумал, что брат симулирует. Он не мог признать этого или смириться с этим. Разумеется, он ошибался. Юкио был серьезно болен. Но в нашей культуре и в нашей семье…