Гидеон сказал, будто прочитав ее мысли и желая объяснить ей, что с ним:
— Я видел ее, Либби.
— Кого?
— Ее. Я видел ее, но забыл об этом.
— Свою маму? — спросила Либби. — Ты видел свою маму? Не понимаю, как я мог забыть такое. Не знаю, каковы механизмы человеческой памяти, но я просто забыл.
Его глаза были обращены на Либби, но она понимала, что он ее не видит, он и разговаривал как будто со своим внутренним «я», а не с ней. Его переполняло такое отвращение к себе, что Либби бросилась защищать его перед самим собой:
— Может, ты не знал, кто она такая. Уже прошло… сколько? В общем, десятки лет с тех пор, как ты был ребенком, с тех пор, когда ты видел ее в последний раз. У тебя ведь нет ее фотографий, верно? Вот ты и не мог помнить, как она выглядит.
— Она подошла ко мне, — глухо произнес Гидеон. — Назвала меня по имени. Спросила: «Ты помнишь меня, Гидеон?» Она хотела денег.
— Денег?
— Я отвернулся от нее. Я ведь такой важный человек, у меня много дел, концертов. И я отвернулся. Потому что я не знал, кто она такая. Но я был не прав: нельзя было так поступать, неважно, узнал я ее или нет.
— Черт! — вырвалось у Либби, когда до нее стало доходить, что происходит в душе Гидеона. — Гид, брось. Ты ведь не думаешь, что ты, типа, виноват в том, что случилось с твоей мамой?
— Я не думаю, — сказал он. — Я знаю.
И он перевел взгляд на открытую дверь, где дневной свет окончательно потускнел, а то, что от него осталось, породило колодцы тьмы.
Либби не сдавалась:
— Это какая-то чушь собачья. Если бы ты знал, кто она такая, когда она подошла к тебе, то обязательно помог бы ей. Я знаю тебя, Гидеон. Ты добрый. Ты порядочный. Если бы у твоей мамы были проблемы или еще что, если бы ей нужны были деньги, ты бы не отмахнулся от нее. Да, она бросила тебя. Да, она скрывалась от тебя все это время. Но все-таки она твоя мама, а ты не из тех парней, что цепляются за старые обиды, тем более обиды на родного человека. Ты же не Рок Питере.
Она даже фыркнула, представив, как повел бы себя ее несносный муж, если бы в его жизни вдруг возникла давным-давно пропавшая мать с просьбой о деньгах. Он бы разъяснил ей, какого он о ней мнения. И не только на словах. Мать или не мать, но она женщина, а с женщинами у Рока разговор короткий: бац — и все дела. Особенно с теми женщинами, которые посмели разозлить его. А уж он бы разозлился, нет сомнений: бросившая его мать возникает у его дверей и без всяких там «Как твои дела, сыночек?» с места в карьер начинает просить денег. Да, уж он бы разозлился, он бы так разозлился, что…
Либби поймала за хвост разошедшееся воображение. Сама мысль о том, что Гидеон Дэвис способен поднять руку даже на паука, могла родиться только у безголового тупицы. Он ведь артист, в конце концов, а артисты не относятся к тому типу людей, которые могут переехать пешехода, а потом спокойненько заниматься своим творчеством. Хотя… вот же он сидит перед листом бумаги и не может нарисовать воздушного змея, что раньше делал с легкостью…
Пересохшими от волнения губами Либби спросила:
— Ты больше не видел ее, Гид? То есть после того, как она попросила у тебя денег. Она не приходила, не звонила?
— Я не знал тогда, кто она такая, — повторял свое Гидеон. — Я не знал, чего она хотела, Либби, поэтому я вообще не понял, о чем она говорила.
Либби предпочла истолковать эти слова как отрицательный ответ. Она ни в коем случае не желала толковать их как-то иначе. Она сказала:
— Послушай, ты не хочешь вернуться в дом? Я приготовлю тебе чаю. Здесь такой дубак. Ты, должно быть, в ледышку превратился, просидел здесь столько времени.
Она взяла его под руку, и он позволил ей поднять себя на ноги. По дороге к выходу Либби выключила свет, и они вместе на ощупь выбрались из мрака наружу. Гидеон лишь едва перебирал ногами, висел на плече Либби безвольным грузом, как будто все силы покинули его, пока он пытался нарисовать схему нового воздушного змея.
— Не представляю, что теперь делать, — сказал он. — Она бы помогла мне, но ее больше нет.
— Я знаю, что тебе делать: тебе нужно выпить чашку горячего чая, — сказала ему Либби. — Я даже угощу тебя кексом.
— Я не могу есть, — проговорил Гидеон. — Не могу спать.
— Тогда оставайся на ночь у меня. Со мной ты всегда быстро засыпаешь.
Вот именно что засыпает, а больше ничего, думала она. Впервые ей в голову закралась мысль: а не девственник ли он? Вдруг он потерял способность сближаться с женщиной после того, как мать бросила его? Либби совсем не разбиралась в психологии, но ей это казалось вполне разумным объяснением видимой нелюбви Гидеона к сексу. Может, его страшила мысль, что женщина, которую он полюбит, покинет его, как покинула мать?
Либби помогла ему спуститься по ступенькам в ее квартиру, где, к своему ужасу, обнаружила, что кекса, обещанного Гидеону, не осталось. У нее вообще не нашлось ничего к чаю, но на кухне у Гидеона наверняка что-нибудь найдется, решила она и вновь подхватила его и потащила наверх, в его часть дома. Там она усадила его за кухонный стол, а сама наполнила чайник водой и стала искать по шкафчикам заварку и что-нибудь съедобное на закуску.
В свете лампы Гидеон стал похож на мертвеца… Поморщившись, Либби поспешно отогнала это сравнение. Надеясь отвлечь и развлечь его, она болтала о событиях прошедшего дня, но вкладывала в это столько усилий, что даже вспотела. Ах да, она же до сих пор не сняла куртку! Либби расстегнула молнию и…
На пол упала газета, подобранная в закусочной. Причем упала, как падает бутерброд с маслом, — совсем не той стороной, как хотелось бы Либби. Кричащий заголовок сделал то, к чему стремятся все кричащие заголовки, то есть привлек к себе внимание Гидеона. И Гидеон наклонился и поднял газету, чуть опередив собравшуюся сделать то же самое Либби.
— Не надо, — залепетала она. — Тебе от этого станет только хуже.
Он взглянул на нее:
— От чего?
— Зачем грузить себя всякими неприятностями? — Либби отчаянно уцепилась за край газеты, тогда как за другой край газету тянул к себе Гидеон. — Они здесь все перетряхивают заново. Тебе это не нужно.
Но пальцы Гидеона были столь же настойчивы, как и ее, и Либби поняла, что ей придется позволить ему прочитать статью или они попросту разорвут газету пополам, как покупательницы — платье на распродаже в «Нордстроме». Она разжала пальцы, мысленно отвешивая себе пинок под зад, во-первых, за то, что вообще взяла эту газету, а во-вторых, за то, что напрочь забыла о ней.
Так же, как она, Гидеон залпом проглотил статью на первой полосе и так же открыл разворот на четвертой и пятой страницах, где шло продолжение. Там его взгляду предстали снимки, которые газета откопала в своих архивах: его сестра, его мать и отец, он сам в восьмилетнем возрасте и другие лица, имевшие отношение к делу. Похоже, в тот день газете совсем не о чем было писать, горько думала Либби.