«Какой от них толк, от них обоих? — бесновался он. — Что толку во всех вас, Дик?»
Не тогда ли зародилась в моей голове мысль, что я должен доказать свое отличие от сестры? Не тогда ли впервые осознал необходимость этого? Дедушка смел меня в одну кучу с Соней, но я открою ему глаза на истинное положение вещей.
Но как осуществить задуманное, когда жизнь нашей семьи вращается вокруг нее одной? Ее здоровье, ее развитие, ее болезни, ее рост. Детский плач в ночи — и поднимается весь дом, чтобы удовлетворить ее потребности. Изменилась температура — и жизнь замерла до прихода доктора, который объяснит, что послужило тому причиной. Какие-то проблемы в ее питании — и на дом вызываются специалисты для дачи рекомендаций. Она была предметом всех наших разговоров, однако причина ее недомоганий не называлась никогда.
Я вспомнил все это, доктор Роуз. Вспомнил, потому что когда я думал о матери, то к каждому моему воспоминанию, которое удавалось извлечь из мрака забвения, цеплялась и Соня. Она присутствовала в моем мозгу с таким же постоянством, с каким присутствовала тогда в моей жизни. Дожидаясь встречи с матерью, я пытался избавиться от сестры с той же целеустремленностью, с какой пытался избавиться от нее, пока она еще была жива.
Да, я отдаю себе отчет в том, что это означает. Она мешает мне сейчас. Она мешала мне тогда. Из-за нее моя жизнь изменилась. Из-за нее моя жизнь может измениться еще сильнее.
«Ты будешь ходить в школу, Гидеон».
Должно быть, вот когда было посеяно зерно — зерно разочарования, гнева и разрушенной мечты, которое проросло и превратилось в лес обвинений. Новость о школе сообщил мне папа.
Он входит в мою спальню. Я сижу за столом у окна, где мы с Сарой Джейн Беккет проводим занятия. Я решаю примеры по математике. Папа садится на стул, на котором обычно сидит Сара Джейн, и наблюдает за мной, скрестив на груди руки.
Он говорит: «Мы попробовали пойти таким путем, Гидеон. И ты отлично показал себя, да, сынок?»
Я не понимаю, о чем он говорит, но то, что я слышу в его словах, заставляет меня насторожиться. Сейчас я могу предположить, что в отцовском голосе мне послышалась обреченность, но в тот момент мне не хватало опыта и знаний, чтобы назвать то, что он чувствует.
Вот тогда он и сообщил мне, что я, как все дети, буду ходить в школу. Он нашел одну приличную и недорогую школу неподалеку от дома. Я говорю первое, что приходит мне в голову: «А как же скрипка? Когда я буду упражняться?»
«Мы что-нибудь придумаем».
«А что случится с Сарой Джейн Беккет? Ей не понравится, если она больше не будет моей учительницей».
«Ей придется найти другую работу. Мы увольняем ее, сын. Ее услуги нам больше не по карману». Он останавливается на этом, но я продолжаю фразу про себя, в голове: «Ее услуги нам больше не по карману из-за Сони».
«Нам нужно сократить расходы, — объясняет папа. — Мы не хотим расставаться с Рафаэлем, и без Кати нам не обойтись. Так что остается только Сара Джейн».
«А когда я буду играть, если стану ходить в школу? Они не разрешат мне приходить на уроки только тогда, когда я захочу. И еще у них там разные правила. Так когда я смогу заниматься?»
«Мы поговорили с директором школы, Гидеон. Он готов сделать для тебя определенные послабления. Он знает, что ты музыкант».
«Но я не хочу ходить в школу! Я хочу, чтобы меня учила Сара Джейн».
«Я тоже этого хочу, — отвечает папа. — Мы все этого хотим. Но это невозможно, Гидеон. У нас нет на это денег».
У нас нет денег. Это становится лейтмотивом всей нашей жизни. Так стоит ли удивляться, что приглашение из Джульярда отклоняется? Разве не логично объяснить этот отказ тем, что на Джульярд нам не хватает денег?
Но я удивлен. Я разъярен. Я охвачен безумием. И зерно, посаженное в моей душе, толкает вверх ростки, пускает вниз корни и начинает размножаться в питательной почве.
Я учусь ненавидеть. У меня появляется жажда мести. Объект моей мести становится осязаемым. Сначала я слышу его — в нескончаемом плаче и в нечеловеческих требованиях, возлагаемых на всех нас. А потом я вижу его — в ней, в моей сестре.
Думая о матери, я размышлял и над тем, другим вопросом. В результате я пришел к выводу, что, даже если папа решил не спасать Соню, когда мог ее спасти, от этого ничего не меняется. Я начал процесс ее убийства. Он всего лишь позволил ему закончиться.
Вы говорите мне: «Гидеон, вы были маленьким мальчиком. Вы испытывали чувства, типичные для братьев и сестер. Вы не первый, кто пытается причинить вред младшему брату или сестре, и не последний».
Но она умерла, доктор Роуз.
«Да, она умерла. Но не от ваших рук».
Я не знаю этого наверняка.
«Не знаете и не можете знать. На сегодняшний день это так. Но вы узнаете, Гидеон».
Вы правы, доктор Роуз, вы, как всегда, правы. Мать скажет мне, что случилось на самом деле. Если для меня существует спасение в этом мире, принесет его мне только моя мать.
— Даже кресло-коляску отказался взять! — возмущенно сказала старшая сестра травматологического отделения.
Бейдж на ее груди уведомлял, что ее зовут Марла Маньяна. Она пребывала в легком шоке от того, как Ричард Дэвис уехал из вверенного ей отделения. Пациент должен покидать больницу на кресле-коляске, в сопровождении медицинского работника, чей обязанностью является доставка пациента к его автомобилю. Пациенты не должны отказываться от этой услуги, а если они все-таки отказываются, то их не выписывают из больницы. А этот господин просто взял и ушел, не дожидаясь выписки. Так что больница не несет никакой ответственности, если его травмы заживут неправильно или если возникнут осложнения. Сестра Марла Маньяна надеялась, что все это понимают.
— Если мы хотим оставить пациента под нашим наблюдением на ночь, у нас имеются на это основательные причины, — заявила она.
Еще сестра Марла сказала, что Ричард уехал в сопровождении женщины на позднем сроке беременности. Линли попросил разрешения поговорить с врачом, который осматривал Ричарда Дэвиса, и от этого изможденного джентльмена с многодневной щетиной на лице, свидетельствующей, что он уже давно прописался в больнице, они узнали размер понесенных Дэвисом потерь: сложный перелом правой ульны, простой перелом правой малоберцовой кости…
— Правой руки и правой ноги, — перевел он для Хейверс, которая перебила его вопросом: «Переломы чего?», затем продолжил: — Порезы и ссадины на ладонях. Возможно, сотрясение мозга. На лице пришлось наложить швы. В целом же он счастливчик. В таких случаях смертельный исход не редкость.
Линли обдумывал эту информацию, пока они с Хейверс покидали больницу — больше им там делать было нечего. Добравшись до «бентли», Линли позвонил Личу и узнал от старшего инспектора, что Уинстон Нката передал команде Лича имя Норин Маккей. Его прогнали через файлы Агентства регистрации водителей и транспортных средств, и Лич уже располагал результатами: мисс Маккей владела последней моделью «RAV4». Это была ее единственная машина.