— А в твоем офисе мне сказали, что ты велел отменить все встречи на сегодня, потому что плохо себя чувствуешь. Говорят, у тебя то ли грипп, то ли простуда. Брент, скажи.
— Вы говорили с… — Человек-Язык оборвал себя на полуслове. Именно такой реакции Робби и добивается от него. Сдержав ярость, он продолжил: — Я думал, мы договорились об этом. Я просил вас не разговаривать ни с кем, кроме меня, когда вы звоните мне на работу. Я дал вам свой личный номер. Нет никакой необходимости говорить с моим секретарем.
— Ты слишком многого просишь, — пожал плечами Робби. — Скажи, Брент.
Последние слова предназначались для того, чтобы напомнить этому последнему — обладавшему куда более скромными умственными способностями — о том, на чьей он должен быть стороне.
Брент послушно закивал:
— Точно. Так ты пригласишь нас в дом, Джей, или что? Холод собачий.
Робби добавил будто мимоходом:
— В конце улицы толкутся три парня из желтой прессы. Ты знаешь об этом, Джей? Что происходит?
Человек-Язык снова проклял все на свете и отошел от двери. Двое мужчин на улице рассмеялись, ударили друг друга по рукам, пересекли мощеный дворик и поднялись по ступеням в дом.
— Обратите внимание на решетку перед дверью. Она для того, чтобы ноги вытирать, — указал им Человек-Язык. Вчерашний дождь превратил в болото участок земли между парком и жилыми домами. Робби и Брент, пересекшие этот участок, походили на свинопасов. — У меня тут ковер.
— Сними-ка свои боты, Брент, — не стал возражать Робби. — Как тебе такая идея, а, Джей? Мы оставим обувь на крыльце. Мы с Брентом знаем, как ведут себя приличные гости.
— Приличные гости ждут, когда их пригласят.
— Давай-ка не будем цепляться друг к другу из-за таких мелочей.
Оба посетителя вошли внутрь, и в гостиной сразу не осталось свободного места, такими огромными они были. Хотя пока они ни разу не использовали свое преимущество в размере, Человек-Язык не сомневался, что они не раздумывая прибегнут к любым мерам, лишь бы подчинить его своей воле.
— Чего ждут эти журналисты? — спросил Робби. — Насколько я знаю, таблоиды интересуются только чем-нибудь горячим.
— Ага, — поддакнул Брент и нагнулся к шкафчику с фарфором, чтобы посмотреться в застекленную дверцу как в зеркало. — Чем-нибудь горячим, Джей.
Он потрогал дверцу шкафчика.
— Осторожнее! Это антиквариат.
— В общем, странно выглядели эти парни, что болтались за полицейским заграждением, — продолжал Робби. — Короче, мы перекинулись с ними парой слов, да, Брент?
— Ага. Парой слов перекинулись. — Брент открыл шкафчик и вынул фарфоровую чашку. — Красивая. Она старая, да, Джей?
— Хватит, Брент.
— Он задал тебе вопрос, Джей.
— Ладно. Да, она старая. Начало девятнадцатого века. Если ты собираешься разбить ее, то сделай это поскорее, не играй на моих нервах, хорошо?
Робби хмыкнул. Брент тоже ухмыльнулся и поставил чашку на место, а потом закрыл шкафчик с осторожностью, достойной нейрохирурга, делающего операцию на мозге.
Робби сказал:
— Один из этих журналистов сказал, что копов интересует кто-то из местных. Ему сообщил какой-то знакомый в участке, что мертвая дамочка имела при себе здешний адрес. Но сам адрес нам не сказал. А может, и сам не знал. Или подумал, что мы работаем на его конкурентов.
Человек-Язык подумал, что такое никому и в голову не придет, стоит взглянуть на два этих чучела. Однако он догадывался, к чему клонит Робби, и собрался с духом перед неизбежным.
— Эти таблоиды, — покачал головой Робби. — Они много разного могут раскопать, если их не остановить.
— Ага. Много разного, — согласился Брент. И потом вдруг сказал совсем другим тоном, как будто на секунду вышел из роли подпевалы, которую играл по приказу Робби: — Наша мойка. Надо влить в нее немного бабла.
— Я же «вливал» полгода назад.
— Ну да. Но то было тогда, весной. А сейчас у нас мертвый сезон. Да тут еще такое… дело… ну, ты знаешь.
Брент глянул на Робби.
И вот тогда все стало на свои места.
— Вы взяли кредит под залог бизнеса? — спросил Человек-Язык. — Что на этот раз? Лошади? Собаки? Карты? Я не собираюсь…
— Эй, эй, послушай! — Робби сделал шаг вперед, словно желая подчеркнуть свое преимущество в росте и весе. — Ты должен нам, приятель. Кто тебе помог? Кто устроил нахлобучку всем тем писакам, что шептались у тебя за спиной? Брент даже руку сломал из-за тебя, а я…
— Я знаю, Роб.
— Хорошо. Тогда выслушай нас, о'кей? Нам нужна зелень, и нужна сегодня, а если у тебя с этим проблемы, то говори сразу.
Человек-Язык перевел взгляд с одного незваного гостя на другого и увидел, как перед ним раскатывается его будущее — бесконечный ковер с повторяющимся рисунком. Он снова продаст дом, найдет новое место, устроится, может, даже поменяет работу… и все равно они отыщут его. А отыскав, прибегнут к тому же маневру, который использовали с успехом столько лет. Вот как все будет. Они считали, что он им должен. И они никогда об этом не забудут.
— Сколько вам надо? — спросил он устало.
Робби назвал сумму. Брент мигнул и растянул губы в ухмылке.
Человек-Язык достал чековую книжку и вписал цифры. Потом вывел непрошеных гостей тем же путем, каким они пришли, — через заднюю дверь в сад. Он смотрел им вслед, пока они не скрылись за голыми ветвями платанов на краю парка. Потом он пошел к телефону.
Когда на другом конце провода Джейк Азофф снял трубку, Человек-Язык сделал глубокий вдох, который показался ему ударом в самое сердце.
— Роб и Брент снова нашли меня, — сообщил он адвокату. — Передай полиции, что я буду говорить.
10 сентября
Не понимаю, почему вы не можете выписать мне какое-нибудь лекарство, доктор Роуз. Вы ведь доктор медицины? Или, прописывая мне таблетки от мигрени, вы тем самым распишетесь в собственном шарлатанстве? И пожалуйста, не надо начинать эти утомительные разглагольствования о психотропных медикаментах. Я ведь не прошу вас прописать мне антидепрессанты. Не прошу антибиотиков, транквилизаторов, успокоительных или амфетаминов. Все, что мне нужно, — это простое обезболивающее средство. Потому что в голове моей обычная боль, и ничего иного.
Либби старается помочь. Она заходила недавно и нашла меня там, где я провел сегодня полдня: в спальне, с задернутыми занавесками и бутылкой «Харвис Бристоль крим» под мышкой вместо любимой мягкой игрушки. Она присела на край кровати и попыталась отобрать у меня бутылку со словами: «Если ты собираешься надраться, то хуже хереса ничего не придумаешь — через час тебя вывернет наизнанку».