Вчера днем Бенбау понял, что его хозяин умирает. И час за часом пес тихо лежал рядом с ним, поднимая голову, только когда умирающий шевелился. Его морда покоилась на руке хозяина, пока он не покинул этот мир. На самом деле Бенбау узнал о кончине Стивена даже раньше Фиби. Пес встал, заскулил, взвыл разок и умолк. Он отошел от кровати и тихо свернулся в своей корзине, откуда его потом и забрала Фиби.
Сейчас пес стоял на задних лапах и оживленно помахивал пушистым хвостом. Запарковав машину на стоянке возле каменной стены, Фиби погладила его по голове. Он радостно тявкнул. Фиби улыбнулась.
— Да-да, приятель. Прогулка смоет наши печали подобно очищающему дождю.
Она вылезла из машины. Бенбау последовал за ней, быстро выпрыгнув из «воксхолла», и тут же принялся обнюхивать все вокруг, опустив нос к песчаной почве, точно хотел собрать им всю пыль, как пылесосом. Он притащил Фиби к низкой дорожной стене и, старательно обследуя ее, дошел в итоге до перелаза, за которым начинались вересковые пустоши. Легко перепрыгнув через него, Бенбау остановился и энергично встряхнулся всем телом. Он навострил уши и настороженно поднял голову. Издав заливистый лай, он попытался сообщить Фиби, что ему хотелось бы пробежаться самостоятельно, а не тащиться вместе с ней на поводке.
— Пока нельзя, дружок, — сказала ему Фиби. — Сначала давай осмотримся и выясним, кто тут гуляет, кроме нас.
Свойственные ее натуре осторожность и заботливость делали ее прекрасной сиделкой, когда требовался уход за прикованными к постели людьми, доживающими последние дни, особенно за теми, кто нуждался в особом внимании и опеке. Однако если речь шла о детях или о том, чтобы завести собаку, Фиби интуитивно ощущала, что из-за ее врожденного стремления опекать всех и каждого животное может вырасти боязливым, а ребенок — непослушным. Потому-то у нее не было детей, хотя жизнь предоставляла ей такие возможности, и до сих пор ей не приходилось держать собак.
— Я надеюсь, что так для тебя лучше, Бенбау, — сказала она дворняге.
Пес поднял косматую голову и, взглянув на нее из-под падающей на глаза буроватой челки, вновь потянул поводок вперед, к долине, поросшей вереском, который лиловой шалью укрывал спину земли.
Если бы в этих местах были только вересковые пустоши, то Фиби, не задумываясь, сразу же спустила бы Бенбау с поводка, предоставив ему полную свободу. Но этот нескончаемый с виду лиловый ковер вводил в заблуждение лишь непосвященных. На пути то и дело попадались старые известняковые каменоломни, куда запросто могла свалиться неосторожная собака, а пещеры и шахты свинцовых рудников манили любое животное точно песня сирен, и Фиби, не желая выуживать оттуда убежавшего пса, понимала, что только поводок спасет его от этого искушения. Но она собиралась дать Бенбау свободно побегать в одной из многочисленных березовых рощиц, что разнообразили пейзаж пустошей, вздымая пушистые кроны на фоне неба, и потому, крепко держа поводок, она решительно направилась на северо-запад, где в основном и находились эти лесистые островки.
Утро выдалось прекрасное, хотя пока они не встретили других любителей ранних прогулок. Солнце едва-едва поднялось над восточным небосклоном, и тень Фиби вытянулась перед ней так далеко, словно хотела догнать кобальтовую высь, украшенную стайкой белоснежных, похожих на спящих лебедей облачков. Легкого ветерка как раз хватило на то, чтобы прижать к бокам ее водонепроницаемую куртку да разметать с глаз растрепанную челку Бенбау. Порывы ветра не доносили никаких ощутимых запахов. А единственный неблагозвучный шум производили блеющие овцы да каркающие где-то вдали вороны.
Бенбау упорно что-то вынюхивал, старательно обследуя носом тропу и обрамлявшие ее вересковые склоны. Он был хорошим спутником, как обнаружила Фиби на третий день прогулок, начавшихся после того, как Стивен уже не мог встать с постели. И поскольку пес никуда особенно не рвался и его не приходилось то и дело окорачивать или звать за собой, то их прогулка дала ей возможность помолиться.
Фиби молилась не о душе Стивена Файбрука. Она понимала, что он упокоился с миром и вовсе не нуждается во вмешательстве — даже божественном — в этот неизбежный процесс. Ее молитва затрагивала области более тонких материй. Ей хотелось понять, почему ниспослана на землю некая кара, убивающая лучших, умнейших и зачастую именно тех, кто мог принести много пользы окружающим людям. Она постоянно сталкивалась со смертью молодых, ни в чем не повинных людей, со смертью детей, чей грех состоял лишь в том, что они родились от пораженных болезнями матерей, и со смертью самих этих обреченных матерей, и давно пыталась понять, какое умозаключение надлежит сделать из всех этих несчастий.
Если Бенбау отклонялся на какую-то боковую тропу, то она охотно следовала за ним. Таким образом они углубились в холмы, неспешно гуляя по разветвляющимся тропам. Фиби не боялась заблудиться. Она знала, что они начали прогулку к юго-востоку от известняковой скалы, прозванной Троном Агриколы. [11]
Там находились развалины древней римской крепости и открытый ветрам наблюдательный пункт, очень похожий на огромный стул, установленный на краю этих пустошей. Он сильно возвышался над долинами пастбищ, деревень и заброшенных мельниц, и вряд ли кому-то удалось бы заблудиться, видя его перед глазами.
Они гуляли уже около часа, когда Бенбау вдруг насторожил уши и его поведение резко изменилось. Перестав оживленно вертеться, он застыл в напряженной позе на вытянутых задних лапах. Замер даже его вертлявый пушистый хвост. Пес начал тихо поскуливать.
Фиби глянула вперед: они как раз подходили к той самой березовой роще, где она хотела позволить собаке порезвиться на воле.
— Батюшки, — пробормотала она. — Неужели ты такой сообразительный. Бенни?
Ее очень удивила и даже тронула способность этой дворняги читать ее мысли. Она ведь мысленно пообещала себе, что спустит его с поводка, как только они войдут в эту рощу. И вот роща перед ними. Бенбау догадался о ее намерениях, и ему не терпелось получить свободу.
— Грешно было бы осуждать тебя, — сказала Фиби и присела рядом с псом, чтобы отстегнуть поводок.
Она обмотала плетеный кожаный ремешок вокруг руки и с кряхтением выпрямилась, а пес стрелой унесся в сторону деревьев.
Фиби спокойно последовала за ним, с улыбкой поглядывая, как мелькает в траве его упругое маленькое тело. Во время бега его конечности напоминали пружины, и он отталкивался от земли сразу четырьмя лапами, словно собирался взлететь. Обежав большой столбообразный камень из грубо обтесанного известняка, высившийся на краю рощи, он исчез в березняке.
От этого столба тропинка вела к Девяти Сестрам — неолитической земляной насыпи, окруженной девятью стоящими каменными глыбами разной высоты. Установленные здесь за три с половиной тысячи лет до Рождества Христова, эти мегалиты ограничивали место проведения языческих обрядов древних людей. В доисторические времена этот каменный круг стоял посреди леса на специально расчищенной от дубовых и ольховых деревьев поляне. Но сейчас он скрывался из виду за густым березняком — современным вторжением в поросшую низким кустарником местность.