— Ты предназначена для него, Сэмми. И знаешь это не хуже меня. — У него получилось: «Не хуж мя». — Так что же мы сделаем для того, чтобы это случилось?
Он вдруг взглянул на нее в упор, словно вовсе и не был пьян. Как там называлось мифологическое чудище, способное убить человека взглядом? Василиск, вспомнила Саманта. Сейчас ее дядя был похож на василиска.
— Не понимаю, о чем это вы толкуете, — сказала она и сама почувствовала, как неуверенно и испуганно звучит ее голос.
— Неужели не понимаешь?
Джереми улыбнулся и направился к выходу из кухни, причем шел он вовсе не как подвыпивший человек.
Саманта упорно продолжала резать перцы, пока его шаги раздавались на лестнице и пока она не услышала, как за ним защелкнулась кухонная дверь. Только тогда, с полным сознанием того, что она может гордиться собой, потому что не потеряла самообладания в данных обстоятельствах, девушка отложила нож в сторону. Ее руки легли на край разделочного стола. Нагнувшись к овощам, Саманта вдохнула их свежий запах и сосредоточилась на восстановительной мантре. «Любовь наполняет меня, охватывает все мое существо, пронизывает все мое тело. Любовь делает меня всесильной и цельной», мысленно повторяла она, пытаясь восстановить душевное спокойствие. Вообще-то покой она потеряла еще предыдущей ночью, когда поняла, какую ошибку совершила в связи с лунным затмением. Да и до этого ее душа пребывала в беспокойстве. Все ее спокойствие улетучилось уже довольно давно, как только до нее дошло, кем является Николь Мейден для ее кузена. Но Саманта приучила себя прибегать к помощи такого тайного заклинания и твердила его сейчас тихим шепотом, хотя любовь была последним чувством, которое она способна была испытывать в данный момент.
Она все еще пыталась медитировать, когда услышала собачий лай из псарни, расположившейся в переоборудованной конюшне с западной стороны от особняка. Оживленный лай и радостное повизгивание собак подсказали ей, что там появился Джулиан.
Саманта взглянула на часы. Обычно в это время он кормил взрослых гончих, наблюдал за поведением новорожденных и устраивал игровые занятия для подросших щенков, начинающих общаться между собой. Джулиан пробудет с ними как минимум еще час. У нее хватит времени, чтобы подготовиться.
Она размышляла о том, что скажет кузену. Размышляла о том, что он скажет ей. И естественно, размышляла о том, насколько серьезные отношения связывают его с Николь Мейден.
Николь не понравилась Саманте с первого взгляда. И неприязнь эта возникла вовсе не из чувства враждебности к более молодой женщине, способной отнять у нее привязанность Джулиана. Ей не понравилась сама Николь как таковая. Раздражали ее непринужденные манеры, говорящие о самоуверенности, совершенно неуместной у девушки с таким ужасным происхождением. Дочь владельца какой-то закусочной, выпускница обычной средней школы и студентка третьеразрядного университета, который от силы тянул на простецкий политехнический колледж, — как она смела с таким наглым видом расхаживать по залам Бротон-мэнора? Несмотря на обветшалость, они по-прежнему представляли неизбывную славу четырех столетий рода Бриттонов. Едва ли Николь Мейден могла даже мечтать о такой родословной.
Но подобные тонкости, похоже, ничуть не обескураживали ее. Она всегда вела себя так, словно даже не задумывалась о таких глупостях. А для этого у нее имелась одна-единственная веская причина — могущество, основанное на ее образцово-английской красоте, той, что называют «английской розой». Волосы Гиневры (хотя и крашеные, без сомнения), идеальная кожа и цвет лица, глаза, опушенные черными ресницами, точеная фигурка, изящные раковинки ушей… Природа одарила ее всеми преимуществами, какими только может обладать женщина. И пяти минут в ее обществе Саманте хватило для понимания того, что девица чертовски хороню знает об этом.
«Как здорово познакомиться наконец с одним из родственников Джулса, — доверительно сообщила она Саманте семь месяцев назад, в их первую встречу. — Я надеюсь, что мы станем лучшими подругами».
В середине семестра Николь приехала пронести каникулы с родителями. Утром, сразу по приезде она позвонила Джулиану, и в тот момент, когда он прижал трубку к уху, Саманта поняла, откуда и какой ветер дует. Но она не представляла, какой силой обладает этот ветер, пока не познакомилась с Николь.
Сияющая улыбка, искренний взгляд, громкий мелодичный смех, простодушный разговор… Хотя Николь сразу не понравилась Саманте, потребовалось еще несколько встреч, чтобы она полностью смогла оценить натуру возлюбленной ее кузена. Но новое понимание не принесло Саманте ничего, кроме досадной собственной неловкости во время их встреч. Ведь она увидела в Николь Мейден молодую женщину, исключительно довольную собой и предлагающую себя всему миру, нимало не беспокоясь о том, кем ее предложение будет принято. В ее мире отсутствовали сомнения, страхи, опасности и кризисы самосознания женщины, стремящейся найти своего избранника. Именно этим, вероятно, она и подогревала пылкость Джулиана Бриттона, заставляя его терзаться мучительными надеждами.
Не раз за время своего пребывания в Бротон-мэноре Саманта находила в поведении Джулиана доказательства того, как ловко Николь Мейден вертит мужчинами. Увлеченное сочинение тайных любовных посланий, секретные — избегающие чужих ушей — разговоры по телефону, затуманенные взгляды, слепо блуждающие по садовой ограде и мосту, ведущему за реку Уай, сидение в кабинете со склоненной на руки головой в размышлениях о грядущих свиданиях. Да, в такие моменты кузен Саманты мало чем отличался от наивной жертвы ловкой хищницы.
Однако у Саманты не было способа раскрыть истинную суть его возлюбленной. Оставалось лишь дожидаться того момента, когда его страсть сама изживет себя, завершившись женитьбой, которой он так отчаянно добивался, либо пожизненным разрывом их любовных взаимоотношений.
Признав, что это единственный выход, Саманта вынуждена была терпеть, хотя у нее это плохо получалось. Она постоянно боролась с искушением вдолбить правду в глупую голову кузена. То и дело ей приходилось смирять свои желания унизить эту красотку в любом аспекте, который Николь затрагивала с чрезвычайно важным видом. Но добродетельные усилия, направленные на сохранение самоконтроля, дорого обходились Саманте, Расплатой за них стали приступы гнева, возмущения, бессонница и издерганные нервы.
Дядя Джереми только усугублял ее страдания. По его милости Саманта ежедневно получала на закуску похотливые намеки и прямые оскорбления, неизменно затрагивающие любовную жизнь Джулиана. Если бы по прибытии в Бротон-мэнор она сразу не осознала, насколько необходима там ее помощь, и если бы ей не хотелось отдохнуть от беспрестанной демонстрации материнской скорби, то Саманта уже давно вернулась бы в Винчестер. Но она старалась как-то держаться и оставаться относительно спокойной, потому что живо представляла себе картины будущего: Джереми благополучно исцеляется от пьянства и воссоединяется с сестрой; Джулиан постепенно начинает понимать, сколь полезен вклад Саманты — еще не проявившийся во всей полноте — в его грядущее благополучие и осуществление его надежд на восстановление заброшенного родового поместья и превращение Бротон-мэнора в процветающий и приносящий доходы культурный центр.