— По-моему, это какой-то символ.
— Подпись убийцы?
— В какой-то степени да. Но это больше чем просто подпись. Если все преступление — это часть некоего ритуала…
— А все сводится к тому.
— …то я могу предположить, что кровавая метка — это заключительный штрих церемонии. Жертва мертва, и точка.
— Тогда в ней может заключаться какое-то послание.
— Определенно.
— Но кому? Полиции, которая не сумела догадаться, что в городе орудует серийный убийца? Жертве, которая только что прошла настоящую пытку огнем? Кому-то еще?
— Это и есть главный вопрос.
Сент-Джеймс кивнул. Он отложил стопку фотографий и взял бокал с виски.
— С него-то я и начну, — заявил он.
Когда Барбара Хейверс, уже поздним вечером, выключила зажигание, она не вышла из «мини», а осталась сидеть, прислушиваясь к бульканью двигателя. Голову она склонила на руль. Шевельнуться не было сил. Странно, кто бы мог подумать, что просиживание часами напролет перед компьютером и на телефоне окажется более утомительным, чем гонки по Лондону в поисках свидетелей, подозреваемых, улик и многого другого, но жизнь показала, что это именно так. И еще одно наблюдение: оказывается, длительное вглядывание в монитор, чтение и подчеркивание распечаток и повторение одного и того же доведенным до отчаяния родителям на другом конце телефонного провода вызывают в организме непреодолимую потребность в печеной фасоли на жареном хлебе (о, банка фасоли от «Хайнц», эта лучшая еда на свете!) с последующим принятием горизонтальной позиции на диване перед телевизором с «лентяйкой» в руках. Короче говоря, за последние два бесконечных дня у нее не было ни одного приятного момента.
Прежде всего надо было как-то пережить ситуацию с Уинстоном Нкатой. С сержантом Уинстоном Нкатой. Одно дело — понимать, почему Хильер повысил ее коллегу в звании именно сейчас. Другое дело — осознавать, что Нката заслуживает повышения вне зависимости от того, является он пешкой в политических интригах или нет. А хуже всего было продолжать работать с ним, понимая, что происходящее нравится ему чуть ли не меньше, чем ей.
Будь Нката самодовольным болваном, она бы знала, как вести себя. Если бы он раздулся от гордости, она бы отлично повеселилась, издеваясь над ним. Если бы нарочито скромничал, она бы радостно разобралась с ним с приличной случаю язвительностью. Но ничего такого в его поведении не было, он являл собой более молчаливую версию обычного Нкаты, и это подтверждало слова Линли: Уинни совсем не дурак и отлично понимает, чего пытаются добиться Хильер и отдел по связям с общественностью.
Так что Барбара в конце концов стала сочувствовать коллеге, и это сочувствие вдохновило ее на то, чтобы принести и ему стаканчик, когда она ходила за чаем. Поставив стакан на стол рядом с Нкатой, она сказала:
— Молодец, поздравляю.
Вместе с констеблями, которых инспектор Стюарт дал ей в помощь, Барбара провела два дня и два вечера, обрабатывая головокружительное количество имен в полученном от пятого спецотдела списке пропавших без вести. На определенном этапе к выполнению задания подключился и Нката. За прошедшее время они сумели как следует сократить список. Они вычеркнули детей, которые вернулись домой или сообщили семье тем или иным способом о своем местонахождении. Кое-кто из них оказался за решеткой, как и предполагалось. Других подростков нашли через службы социальной опеки. Но оставались еще сотни и сотни тех, о ком с момента пропажи не было ни слуху ни духу, и на следующем этапе полицейским предстояло сравнить их описания с четырьмя жертвами серийного убийцы. Часть работы можно было возложить на компьютер. Остальное пришлось делать вручную.
С помощью фотографий и отчетов о посмертном вскрытии трех первых трупов и благодаря готовности практически всех родителей пропавших детей к сотрудничеству им удалось предположительно идентифицировать одно из тел. Однако до полной уверенности, что разыскиваемый мальчик действительно является одной из жертв, было еще очень далеко.
Тринадцать лет, смешанного происхождения — афро-филиппинского, бритая голова, нос, приплюснутый на конце, и сломанная переносица… Его звали Джаред Сальваторе, и пропал он почти два месяца назад. Об этом сообщил его старший брат, который, как указывалось в документах, обратился в полицию из Пентонвилльской тюрьмы, где отбывал срок за вооруженное ограбление. О том, каким образом старший брат узнал об исчезновении младшего, документы умалчивали.
И это все. Стало понятно, что если не удастся установить какой-либо связи между подростками — жертвами серийного убийцы, то попытки их опознать, просеивая информацию о пропавших детях, будут подобны поискам комариного дерьма в молотом перце. Существование же связи между жертвами пока выглядело маловероятным — слишком уж далеко друг от друга были найдены тела.
Когда Барбара поняла, что с нее хватит — по крайней мере, на этот рабочий день, — она сказала Нкате:
— Я сваливаю, Уинни. А ты остаешься или как? Нката откинулся на спинку стула, потер шею и сказал:
— Еще немного посижу.
Она кивнула, но не ушла сразу же. Ей казалось, обоим нужно что-то сказать, только она не знала, что именно. Нката, очевидно, думал так же, и первый шаг сделал он.
— Что нам делать с этим, Барб? — Он положил шариковую ручку на блокнот. — Или даже — как нам быть? Взять и просто игнорировать ситуацию мы не можем.
Барбара снова села на место. На столе лежал степлер, и она рассеянно взяла его и стала вертеть в руках.
— По-моему, мы просто должны делать то, что нужно. А остальное все самой собой утрясется как-нибудь.
Он задумчиво кивнул.
— Не думай, что мне это нравится. Я понимаю, почему я здесь. Хочу, чтобы и ты это понимала.
— Не волнуйся, понимаю, — сказала Барбара. — Но не вини себя. Ты заслуживаешь…
— Хильер ни хрена не знает, заслуживаю я чего-то или нет, — перебил ее Нката. — Я уж молчу про отдел по связям с общественностью. Ни раньше не знали, ни теперь и никогда знать не будут.
Барбара молчала. Спорить с тем, что, как они оба знали, было правдой, она не могла. Наконец она произнесла:
— Ты знаешь, Уинни, мы с тобой оказались примерно в одинаковом положении.
— Как это? Женщина-полицейский и чернокожий полицейский?
— Да нет. Скорее дело в видении. Хильер на самом деле не видит ни тебя, ни меня. Да что там, можно сказать то же самое и о любом члене нашей команды. Он не видит нас, значит, не понимает, что мы можем либо помочь ему, либо навредить.
Нката обдумал слова Хейверс.
— Что ж, пожалуй, ты права.
— И поэтому ничто из того, что он говорит или делает, не имеет значения: в конечном счете перед всеми нами стоит одна и та же задача и ничего больше. Вопрос в том, сможем ли мы выполнить ее. Ведь для этого нам придется отложить все чувства и эмоции и заняться тем, что мы умеем делать лучше всего.