Он направился к двери, но остановился, чтобы задать еще один вопрос:
— Как им пользоваться?
— Чем? — спросила Гиги.
— Репешком.
— А-а, — протянула Гиги, — Надо жечь или умащивать.
— Это как?
— Очень просто: сжигайте масло в ее присутствии или умащивайте ее тело. Я так понимаю, речь идет о девушке?
Нката прикинул, сможет ли выполнить хотя бы одно из этих двух действий, и решил, что нет, это невозможно. Но думал он и о другом: ведь их серийный убийца именно так и делал. Жег и умащивал. Он еще раз поблагодарил Гиги и вышел из магазина. Следующей целью было здание по соседству: закусочная «Мистер Сэндвич».
Скромное заведение общественного питания уже закрылось. Табличка на дверях извещала, что закусочная открыта ежедневно с десяти до трех. Нката попытался что-нибудь разглядеть через стекло витрины, но в темноте ему удалось различить лишь прилавок и плакаты с фотографиями сэндвичей и ценами. Сегодня здесь больше ничего не узнать, решил он. Пора уезжать.
Но он не поехал домой. Его вновь неудержимо влекло к площади Овал, где при первой же возможности он свернул в сторону Кеннингтон-Парк-роуд. Автомобиль он снова оставил на Браганза-стрит, но вместо того чтобы ждать ее там или подняться на четвертый этаж жилого массива Доддингтон-гроув и проверить, не дома ли она, Нката двинулся к жалкому клочку зелени, носящему название Суррей-гарденс. Потом он оказался на площади Мэнор-плейс, которая никак не могла выбрать между разрухой и возрождением.
В ее салоне он не был с ноября, но никогда не смог бы забыть, где тот находится. Ее саму он нашел в салоне, как и в прошлый его визит. Она сидела за письменным столом, склонив голову над какими-то гроссбухами. Она грызла кончик карандаша, и это придавало ей беззащитный, уязвимый вид, делало ее похожей на школьницу, ломающей голову над задачкой. Однако когда она подняла голову на звук открывающейся двери, то казалась вполне взрослой. И неприятно удивленной. Отложив карандаш и закрыв книгу, она подошла к прилавку и встала за ним так, чтобы он служил барьером между ними.
— На этот раз убит чернокожий мальчик, — сказал он. — Его тело выбросили недалеко от станции Лондон-Бридж. И еще мы опознали одну из предыдущих жертв. Он был смешанной расы. Из Фёздауна. Теперь это два подростка с южного берега реки, Яс. Где Дэниел?
— Если ты думаешь, что… — начала она.
Он перебил ее нетерпеливо:
— Яс, Дэниел имеет какое-нибудь отношение к подросткам, которые собираются в районе Элефант-энд-Касл?
— Дэн не связан ни с какими бандами.
— Это не банда, Яс. Это воспитательная организация. Они предлагают детям различные программы и курсы, детям… из групп риска. — Он заторопился дальше: — Я знаю, знаю, ты скажешь, что Дэн совсем не в группе риска, и я пришел не для того, чтобы спорить. Так вот, та организация называется «Колосс», и мне нужно спросить у тебя: ты никогда не обращалась к ним, чтобы они присмотрели за Дэном после школы? Пока ты на работе?
— Я не разрешаю Дэну ходить в район Элефант-энд-Касл.
— И он никогда не упоминал при тебе «Колосс»?
— Нет, никогда… Зачем ты это делаешь? — спросила она. — Ты нам не нужен. Ты и так уже достаточно постарался.
Она начинала сердиться. Он видел это — потому что под трикотажной кофточкой вздымалась и опускалась ее грудь. Как и все кофточки, которые он на ней видел, эта была коротко обрезана и обнажала гладкий живот, плоский как ладонь. Она сделала пирсинг на пупке, заметил он. На фоне темной кожи поблескивала капелька золота.
В горле у него пересохло, но он знал, что еще не сказал того, ради чего пришел, и неважно, как она воспримет его слова.
— Яс… — сказал он и подумал: «Ну что же такого в ее имени? Почему мне хочется повторять его снова и снова?» — Яс, неужели ты предпочла бы ничего не знать? Она обманывала тебя, обманывала с самого начала, и ты не можешь не признавать этого, что бы ты обо мне ни думала.
— Ты не имел права…
— Неужели ты предпочла бы остаться в неведении? И что хорошего бы из этого вышло, Яс? Мы с тобой оба знаем, что ты не склонна к этому.
Она схватилась руками за прилавок так, что побелели кончики пальцев.
— Это все, что ты хотел сказать? Потому что, если ты закончил, мне нужно работать.
— Нет, — ответил он. — Не все. Есть еще одно. То, что я сделал, должно было быть сделано, и ты сама это понимаешь.
— Ты…
— Но, — продолжал он, — то, каким образом я это сделал, было неправильно. И…
Он подошел к самой трудной части, когда нужно было сказать правду, в которой даже самому себе он не хотел признаваться. Однако он решился.
— И то, почему я это сделал, тоже было неправильно, Ясмин, — сказал он. — И неправильно, что я лгал себе о том, почему я это делал. Я прошу прощения за все это. И хочу исправить.
Она молчала. В ее взгляде не было ничего, хотя бы отдаленно напоминающего теплоту. В это время у салона остановилась машина, Ясмин оглянулась на нее и снова обратила взгляд на Нкату.
— Тогда прекрати использовать Дэниела, — отчеканила она.
— Использовать? Яс, я…
— Прекрати использовать Дэниела, чтобы подобраться ко мне.
— Ты так это видишь?
— Ты мне не нужен. У меня был мужчина. Я вышла за него замуж, и каждый раз, когда смотрюсь в зеркало, я вижу, что он сделал со мной. И тогда я вспоминаю, что с ним сделала я за все это, а повторения того кошмара я больше никогда и ни за что не допущу.
Она задрожала. Нката хотел протянуть руку через прилавок, разделяющий их, и утешить ее, убедить, что не все мужчины… Но он знал, что она не поверит, да и сам не очень-то был уверен в этом. И пока он придумывал, что бы сказать ей, дверь открылась и в салон вошел еще один чернокожий мужчина. Его взгляд при виде Ясмин засиял, потом переметнулся на Нкату.
— Ясмин, — сказал он, произнося ее имя иначе, с ударением на втором слоге, с чужестранным акцентом, — с тобой все в порядке? Ты здесь одна?
В том, как незнакомец говорил с ней, Нката услышал все. В том, каким тоном и с каким видом тот обращался к ней. Нката почувствовал себя идиотом.
— Да, теперь она одна, — сказал он мужчине и вышел, оставив их вдвоем.
Барбара Хейверс решила, что пора на перекур. Она рассматривала сигарету как небольшую награду, как морковку, которой она трясла перед собственным носом все то время, что сидела за компьютером, и потом, когда сидела на телефоне. Больше всего ей хотелось заняться куда более приятным делом — немедленно отправиться в «Колосс» и вытрясти из этих благотворителей правду, однако она корпела над ненавистной канцелярской работой и в конце концов одолела ее, так что можно считать это небольшим подвигом с ее стороны. Ведь ей приходилось еще и подавлять кипящие в душе чувства: ярость на инспектора Стюарта, раздражение из-за необходимости выполнять скучное задание, детскую зависть (неужели это и в самом деле зависть?) к Нкате из-за того, что для дуэли с Хильером Линли выбрал его, а не ее. Итак, с какой стороны ни посмотри, а в этот поздний час она просто обязана как-то поощрить себя за старания — например, сигареткой.