И рассказал ей все, что узнал от Кевина Даффи.
— И Бруар наверняка знал это, — закончил он.
— Знал, что это де Хоох? Но откуда? Ведь картина хранилась в их семье десятилетиями, она передавалась от отца к сыну как семейное достояние. Откуда ему было знать? Ты бы на его месте знал?
— Нет. Но он не мог не знать, сколько он отдал, чтобы вернуть ее, а сумма была в районе двух миллионов фунтов. Никогда не поверю, что, потратив столько денег и пойдя на такие жертвы, он хотя бы на пять минут оставил ее внутри холма.
— Но ведь он запирается!
— Дело не в этом, дорогая. Речь идет о полотне семнадцатого века. Он не оставил бы его в тайнике, где ему могли повредить холод или сырость.
— Значит, по-твоему, Пол лжет?
— Я ничего такого не говорил. Я только выразил сомнение в том, что Бруар оставил картину в доисторическом холме. Если он и впрямь хотел припрятать ее до дня рождения своей сестры, как она утверждает, то нашел бы дюжину мест в собственном доме, где это можно было сделать, не подвергая картину опасности.
— Значит, кто-то другой…
— К сожалению, иные версии не имеют смысла.
И он снова взялся за грабли.
— Что же ты тогда ищешь?
Она услышала дрожь в своем голосе, и по тому, как он взглянул на нее потемневшими от тревоги глазами, поняла, что он тоже это заметил.
— То, в чем она попала на Гернси, — ответил он.
Он продолжал разгребать мусор до тех пор, пока не обнаружил то, что ему, по-видимому, было нужно. Это оказалась трубка тридцати шести дюймов в длину и восьми дюймов в диаметре. Оба ее конца закрывали металлические окружности, которые плотно надвигались на края трубки и надежно смыкались вокруг них.
Саймон выкатил ее из мусора и неуклюже наклонился. Когда он повернул находку набок, на ней обнаружился длинный надрез. Он превратился в настоящую дырку с оборванными краями там, где кто-то сорвал внешнюю оболочку трубки, открыв внутреннюю структуру футляра. У них в руках была трубка с потайной вставкой внутри, и не надо было быть Эйнштейном, чтобы понять, для чего использовался этот тайник.
— Ага, — выдохнул Саймон и поглядел на Дебору.
Она знала, что у него на уме, потому что те же мысли роились у нее в голове, хотя ей не хотелось об этом думать.
— Можно, я взгляну?
Она взяла трубку у него из рук, радуясь, что он отдал ее без комментариев.
Осмотрев футляр, Дебора убедилась в самом главном: попасть во внутренний отдел можно было только через внешнюю оболочку. Металлические кольца с обеих сторон были приделаны так крепко, что сорвать их означало бы полностью испортить футляр и его содержимое. Кроме того, любой, будь то получатель груза или таможенный чиновник, взглянув на футляр, сразу понял бы, что с ним что-то делали. Однако на кольцах не было ни царапины. Дебора сказала об этом мужу.
— Я вижу, — ответил он. — А ты поняла, что это значит, или нет?
Дебору разозлил и сам вопрос, и его настойчивость.
— Что? Тот, кто привез это на Гернси, не знал…
— Не открывал его, — перебил он. — Но это вовсе не означает, что этот человек не знал, что внутри, Дебора.
— Как ты можешь так говорить?
Она почувствовала себя очень несчастной. Внутренний голос и все ее инстинкты кричали «нет!».
— Из-за дольмена. Из-за того, что она лежала в дольмене. Ги Бруара убили из-за этой картины, Дебора. Это единственный мотив, который все объясняет.
— Слишком легко, — возразила она. — Это означает, что кто-то хочет нас в этом убедить. Нет! — вскрикнула она, когда он хотел заговорить. — Послушай меня, Саймон. По-твоему, они знали, что везут?
— Один из них, не оба.
— Хорошо. Один знал. Но если это так… если они хотели…
— Он. Если он хотел, — вставил ее муж негромко.
— Да. Отлично. Но ты не принимаешь во внимание других возможностей. Если он…
— Чероки Ривер, Дебора.
— Да. Чероки. Если он хотел забрать эту картину себе, если он знал, что она внутри футляра, зачем ему вообще было везти ее на Гернси? Почему просто не скрыться с ней? Какой смысл в том, чтобы привезти ее сюда и здесь украсть? Нет, этому должно быть какое-то другое объяснение.
— Какое?
— Я думаю, ты знаешь. Ги Бруар открыл посылку и показал картину кому-то еще. Этот человек его и убил.
Адриан на большой скорости мчался по разделительной полосе. Он обгонял все машины подряд, ни на секунду не сбрасывая скорость. Короче говоря, делал все возможное, чтобы вывести Маргарет из себя, но она твердо решила не поддаваться на провокацию. Ее сыну явно не хватало утонченности. Он хотел заставить ее возражать против его манеры езды, с тем чтобы и дальше продолжать ехать, как ему нравится, и раз и навсегда утвердить свою свободу от нее. Прямо как десятилетний мальчишка, который решил «всем показать».
Адриан и так уже порядком ее разозлил. Маргарет пришлось призвать на помощь всю свою силу воли, чтобы не наброситься на него. Зная сына, она понимала, что раз он решил молчать, то будет молчать, ведь сейчас ему кажется, что поделиться с ней — значит признать ее победу. Какую победу, она понятия не имела и сказать не могла. Ведь она никогда не хотела для своего старшего сына ничего, кроме нормальной жизни, успешной карьеры и семьи.
Разве она хочет слишком многого? Сама Маргарет так не считала. Однако за последние несколько дней поняла, что, сколько бы она ни пыталась помогать Адриану, сколько бы ни вмешивалась ради его блага, сколько бы ни закрывала глаза на его снохождение и ночное недержание, все ее попытки столь же уместны, как жемчуг в свином корыте.
Ну и ладно, подумала она. Так тому и быть. Но она уедет с Гернси не раньше, чем разберется с одним вопросом. Хочет скрытничать — пускай. В конце концов, запирательство можно принять за многообещающий признак запоздалого отрочества. Но пристрастие к вранью до добра не доведет, ни сейчас, ни потом. Ведь ко лжи прибегают лишь слабые натуры, те, кому не дано повзрослеть.
Возможно, Адриан обманывал ее всю жизнь, и не только словом, но и делом. А она была так озабочена тем, чтобы держать его подальше от разлагающего влияния отца, что безоговорочно принимала его версию любых событий: от щенка, якобы случайно утонувшего как раз накануне ее второй свадьбы, до причины, по которой расстроилась его последняя помолвка.
А в том, что он продолжает врать и сейчас, Маргарет не сомневалась ни секунды. Но такой лжи, как эта история с «Интернэшнл аксесс», она еще никогда от него не слышала.
— Ведь он послал эти деньги тебе, правда? — спросила она. — Еще осенью. Интересно, на что ты их потратил?
Она не удивилась, когда Адриан ответил:
— О чем ты?