Там, где Хай-стрит поворачивала направо и превращалась в Ле-Полле, спускавшуюся к гавани покатым склоном из аккуратно уложенных булыжников, Смит-стрит начинала свой подъем. Дебора свернула на нее и стала карабкаться на холм, думая о том, как за двенадцать коротких часов день перевернулся с ног на голову. Все началось с тревоги и нарастающего отчаяния, а кончилось шумным весельем. И откровением. Но эту мысль она тут же выбросила из головы.
Она знала, что слова Чероки родились под влиянием сиюминутной бурной радости и ощущения свободы, которую он почти уже потерял. Не следует принимать всерьез слова, сказанные на пике такого счастья.
Но вот поцелуй… Его она принимала всерьез. Но только как то, чем он был, то есть просто поцелуй. Ей понравилось его ощущение. Более того, ей понравилось возбуждение, которое он с собой принес. Однако ей хватило мудрости не принимать возбуждение за что-то более серьезное. И она не чувствовала себя вероломной или виноватой перед Саймоном. Ведь это был, в конце концов, всего лишь поцелуй.
Она улыбнулась и вспомнила все, что ему предшествовало, миг за мигом. Способность так по-детски радоваться всегда была отличительной чертой характера Чероки. А приступ серьезности, охвативший его на Гернси, возможно, впервые за все его тридцать три года, был скорее исключением, чем правилом.
Теперь они свободны либо продолжать путешествие, либо вернуться домой. Но что бы они ни выбрали, они унесут с собой частичку души Деборы, которая за три коротких года в Калифорнии из девочки превратилась в женщину. Без сомнения, Чероки будет бесить свою сестру и дальше. А Чайна будет по-прежнему сокрушать планы своего брата. Пикировка между ними не прекратится никогда, как это обычно бывает с личностями сложными и незаурядными. Но они всегда будут вместе. Такова природа кровных уз.
Думая об их отношениях, Дебора шла мимо магазинов Смит-стрит, почти не глядя по сторонам. И остановилась только на середине улицы, ярдах в тридцати от автомата, где купила газету сегодня днем. Она поглядела на окружавшие ее здания: Бюро консультации населения, «Маркс и Спенсер», турагентство Дэвиса, булочная Филлера, галерея Сент-Джеймса, книжный магазин Баттона… Прочитав эти и другие вывески, она нахмурилась. Вернулась к началу улицы и медленно пошла наверх, внимательно осматриваясь вокруг. У военного мемориала она остановилась.
«Похоже, придется мне самому бежать за едой».
Дебора поспешила в отель.
Саймона она нашла не в номере, а в баре. Он читал «Гардиан» и попивал виски — стакан стоял у его локтя. Целая компания бизнесменов толкалась в баре, они шумно опрокидывали свой джин с тоником и ныряли в общую миску за чипсами. В воздухе крепко пахло сигаретным дымом и человеческими телами, пропотевшими за долгий офшорно-финансовый рабочий день.
Дебора пробилась к мужу сквозь толпу. Она увидела, что Саймон одет для ужина.
— Пойду переоденусь, — торопливо сказала она.
— Не стоит, — ответил он. — Сразу пойдем или сначала выпьешь?
Она удивилась, почему он не спрашивает, где она была. Он сложил газету и поднял свой стакан в ожидании ответа.
— Я… — замешкалась она, — ну, может быть, шерри?
— Я принесу, — сказал он и двинулся к стойке, лавируя между посетителями.
Когда Саймон вернулся с напитком, она сказала:
— Я была у Чайны. Чероки отпустили. Им сказали, что они могут уезжать. Точнее, что они должны уехать первым же рейсом. В чем дело?
Казалось, он всматривается в нее, и это мгновение тянулось так долго, что на ее щеках выступила краска.
— Тебе ведь нравится Чероки Ривер, правда?
— Мне они оба нравятся. Саймон, в чем дело? Скажи мне. Пожалуйста.
— Картину украли, а не купили, — сказал он и бесстрастно добавил: — В Южной Калифорнии.
— В Южной Калифорнии?
Дебора чувствовала тревогу в своем голосе, но ничего не могла поделать, несмотря на все радостные события двух последних часов.
— Да. В Южной Калифорнии.
Саймон рассказал ей историю картины. И все время не сводил с нее долгого взгляда, который начал ее раздражать, потому что она чувствовала себя девчонкой, разочаровавшей своего родителя. Она терпеть не могла этот его взгляд еще с давних пор, но ничего не сказала, дожидаясь, пока он закончит свой рассказ.
— Добрые сестры больницы «Санта-Клара» приняли все меры предосторожности, когда узнали, что за полотно находится у них в руках, но их оказалось недостаточно. Кто-то внутри уже разузнал — тогда или раньше, — что, где и как. Фургон был бронирован, охранники вооружены до зубов, но дело происходило в Америке, стране, где быстро и без проблем можно купить все, что угодно, от АК-47 до взрывчатки.
— Значит, фургон попал в засаду?
— Да, когда картину возвращали из реставрации. Легко и просто. Причем засада была устроена так, что на калифорнийских дорогах ни у кого не вызвала бы подозрения.
— Пробка. Или дорожные работы. — То и другое. — Но как они это сделали? И как им удалось скрыться?
— Фургон перегрелся, стоя в пробке, чему способствовала течь в радиаторе, обнаруженная позже. Шофер свернул на обочину. Ему пришлось выйти, чтобы проверить мотор. Об остальном позаботился мотоциклист, проезжавший мимо.
— На глазах у свидетелей? Ведь там было столько машин.
— Да. Но что они видели? Сначала какой-то мотоциклист останавливается, чтобы предложить помощь шоферу обездвиженного автомобиля, а немного погодя тот же самый мотоциклист уносится прочь, лавируя между рядами автомобилей, где никому больше не проехать…
— И его никто не преследует. Да. Могу себе представить, как это было. Но где… Как Ги Бруар узнал… Ведь это же было в Южной Калифорнии?
— Дебора, он разыскивал эту картину много лет. Если уж я нашел ее историю в Интернете, то какую проблему это составило бы для него? Главное для него было — получить информацию, а потом его деньги и один визит в Калифорнию сделали остальное.
— Но если он не знал, насколько важна эта картина… кто ее написал… в общем, ничего… Саймон, это значит, что ему приходилось проверять историю каждого произведения искусства, которое он мог раздобыть. Долгие годы.
— У него было для этого время. К тому же это необычная история. Некий ветеран Второй мировой, находясь при смерти, завещал в дар больнице, где когда-то спасли жизнь его маленькому сыну, «сувенир», доставшийся ему во время войны. Подарок оказался бесценным полотном, о существовании которого не подозревали даже специалисты. Оно стоит миллионы долларов, и монахини собирались продать его с аукциона, чтобы на вырученные средства пополнить скудеющую казну своей больницы. Такую историю нельзя не заметить, Дебора. Оставалось только ждать, когда Ги Бруар наткнется на нее и примет свои меры.
— И он поехал туда лично…
— Да, чтобы договориться обо всем. Только за этим. Чтобы договориться.