Она закрыла ладонями уши, затрясла головой:
– Не надо, не надо, не надо…
– У тебя все позади, – он не улыбнулся, нет, оскалился. Ей стало страшно. – Сколько тебе уже? Пятьдесят? Выглядишь как старуха.
Магдалена молча улыбалась.
– Налей нам вина! Ты что, оглохла?
– Я не… не прислуга…
– Я мог бы предложить тебе место. Допустим, поломойки. Со своими профессиональными обязанностями ты тоже не справляешься. Ты даже не можешь отличить нормальных людей от психопатов. Брагин абсолютно здоров. Был. И Тамара Валентиновна. Как же легко я тебя убедил в том, что они психи! Впрочем, ты и себя считаешь нормальной.
– Я что, безумна? – удивилась она.
– А разве нет? У тебя типичное климактерическое расстройство психики на фоне гормональной перестройки организма. Не веришь – ступай к Марку. Тебе Тамара Валентиновна сообщила твой диагноз. Осталось только, чтобы это подтвердил психиатр.
– Не-ет…
– В общем, я тебя бросил. Ради нее, – он кивнул на Магдалену. Та радостно улыбнулась. – Зачем мне фригидная, да к тому же безумная пятидесятилетняя женщина? Я хочу молодую и здоровую. Я сам молод и полон сил. Я себя чувствую как никогда замечательно!
Они с Магдаленой переглянулись и рассмеялись.
Вид чужого счастья подействовал на Софью Львовну сильнее всего остального. Это был мощный удар по психике, тот самый, о котором предупреждал профессор Ройзен, удар, который и в самом деле спровоцировал острый психоз. Только счастливая женщина может так расцвести. И только несчастная, обманутая и брошенная может в мгновение ока превратиться в засохший цветок, который только и осталось, что выбросить на помойку. С острым психозом справиться нетрудно: надо лишь устранить вызвавшую его причину. К примеру, если человек запаниковал из-за того, что застрял в лифте, надо вытащить его из кабины. Если захлебнулся в воде и потерял от страха остатки разума – вытащить из реки или там моря.
Но причина, по которой запсиховала Софья Львовна, была, как ей казалось, наступившая старость. И вторая причина – молодая красивая соперница, которую невозможно устранить. Невозможно убежать отсюда сейчас, ночью, в мороз, в метель. Это означает смерть. До трассы она не дойдет, а если и дойдет, ей вряд ли удастся поймать машину. Замерзать в снегу страшно, это казалось ей долгим и мучительным, а забыться требовалось немедленно. Терпеть все это до утра невозможно. Ситуация оказалась неразрешимой, причина неустранимой.
И Софья Львовна кинулась бежать. Она неслась по коридору к себе в комнату, еще не зная, что конкретно предпринять, главное, немедленно, сейчас же. Ей вслед летел звонкий смех ослепительной Магдалены.
По-прежнему пахло фиалками и тонкими французскими специями, пела скрипка, кто-то наслаждался жизнью, но для Софьи Львовны это лишь усугубляло ситуацию. Она была чужой на этом празднике жизни, что вызвало сначала жгучую обиду, а потом защитные механизмы психики рухнули, и Софью Львовну с головы до ног затопила боль.
Она почти уже ничего не соображала. Ей было так больно, что она даже не пыталась определить то место, где именно болит. Казалось, болит везде. И единственной ее мыслью было поскорее прекратить эту невыносимую боль. Софья Львовна знала, что не помогут никакие лекарства, надо устранить саму причину боли. То есть себя. Свое тело, а главное, свои мысли. Остановить их любым способом, а значит, отключить голову. Надо каким-то образом перетянуть шею, чтобы от головы отхлынула кровь и в ней не осталось бы вообще никаких мыслей. Легкая пустая голова. Вот что надо сделать!
Софья Львовна машинально стала рвать на куски вечернее платье. То самое, цвета пьяной вишни. Ткань поддавалась с трудом, поэтому она нашла ножницы. Странно, они лежали на самом виду, словно их нарочно положили рядом с кроватью на тумбочку. А еще пузырек со снотворным. И нож.
«Нож? Зачем здесь нож?» Софья Львовна не понимала, зачем в ее комнате так много предметов, с помощью которых можно уничтожить мысли в голове. Словно нарочно. Словно так и было задумано. Она машинально резала на куски вечернее платье и скручивала эти куски в жгуты, которые потом связывала друг с другом. Пару раз она серьезно порезалась, но на кровь не обратила никакого внимания. Напротив, ей стало значительно легче, когда из нее начала вытекать кровь. Она обрадовалась.
«Как это, оказывается, легко!» Еще три раза она нарочно уколола себя ножницами, чтобы убедиться: да, так легче. Голова и в самом деле сделалась ясной. Софья Львовна обрадовалась: выход есть! И он такой простой!
И опять-таки, словно нарочно, в ее комнате под самым потолком, но так, что она могла до него достать, придвинув стул, висел удобный крюк. Здесь было столько подсказок, что ей даже не пришлось напрягаться. Главное, ни о чем не думать. Не вспоминать. Зажженные свечи, вино в бокалах, смеющуюся Магдалену в алом платье… Не вспоминать… А чтобы уж наверняка, чтобы эти воспоминания никогда больше не тревожили, устранить предмет, за них отвечающий. Свое сознание.
Перед тем как залезть на стул, она выпила весь пузырек снотворного и еще раз уколола себя ножницами. Ее ослабевшие ноги не в силах были свалить стул после того, как на шее Софьи Львовны затянулась шелковая петля. Она стучала по нему пятками, но как-то вяло, почти уже засыпая, а на пол так же вяло, застывая, капала ее кровь…
– Ты уверен? – спросила Магдалена, когда они остались одни. – Ничего не хочешь изменить?
– Не надо ее сегодня беспокоить, – серьезно сказал Быль. – Как тебе ужин?
– Мне все нравится, – она улыбнулась.
– Я рад. Ну что, пойдем?
Она кивнула и встала. В то время как Софья Львовна резала на куски платье, эти двое жарко целовались в соседних апартаментах. А в тот момент, как она пристраивала петлю на крюк, Быль почувствовал сильнейшее возбуждение. Он бурно кончал, когда Софья Львовна вяло била пятками стул, который так и не упал. Поэтому резкий звук никого не вспугнул. В обеих комнатах повисла тишина. В одной мертвая, в другой живая.
– Я и не знал, что может быть так хорошо! – он сладко потянулся. – А я был прав. Мои враги умирают, и их кровь меня воскрешает. Я становлюсь очень сильным!
И он опять потянулся к лежащей рядом женщине…
…Всю ночь Татьяна мучилась жаждой. Она уже поняла, что объелась селедки, и теперь живот похож на бурдюк, раздувшийся от наполняющей его жидкости. Сколько бы она ни пила, хотелось еще и еще. А вот в уборную не хотелось.
«Куда же это все девается-то?! – в ужасе думала она. Заныла поясница. Татьяна не догадывалась, что у нее отказывают почки. А на завтра опять запланирована куча дел. Ей велели выбить ковер. Но сначала приготовить завтрак на десять человек. Татьяна беспокойно ворочалась с боку на бок. «Когда ж я все успею-то?»
Она не понимала всей серьезности своего положения. В ее семье к здоровью вообще относились беспечно: поболит и пройдет. Детей никогда не кутали, по лужам и под дождем носиться не запрещали, тем не менее они редко простужались, в отличие от неженок, с которых заботливые родители сдували пылинки. В доме же Кабановых из лекарств был один аспирин, да еще водка, которая считалась универсальным средством. Мужики лечились только ею, снохи не лечились вообще, надо сказать, что они и не болели. Татьяна и сама была здоровой женщиной, но роды троих детей ее подкосили. А еще непомерный аппетит. Вот и сейчас она, что называется, дорвалась.