– Да, Георгий Рубенович.
– А язычок прикуси. Они деньги нам несут. Захочет, я ей по ведру силикона в каждую грудь вошью и половину ребер удалю, чтобы талия тоньше была. Ее дело.
Георгий Рубенович ушел. Вскоре вернулась запыхавшаяся Рина.
– Вот… Принесла…
– Ноябрина Александровна, вам надо подписать вот этот документ, – сладко сказала Валентина.
– Что это?
– Согласие на операцию. И договор. Мы предоставляем вам следующие услуги… Здесь все написано, читайте.
Рина пробежала глазами текст, не вникая в суть. Она так волновалась, что листок в руке подрагивал, строчки в глазах расплывались. Взяла ручку и, не глядя, подмахнула. Протянула договор медсестре:
– Вот.
– Проходите, пожалуйста, в кассу, – еще слаще сказала та. – Оплачивайте услуги.
Через час Рина уже лежала на операционном столе. До нее отсюда вывезли каталку с неподвижно лежащей на ней брюнеткой. Стало так страшно, что язык присох к гортани, Рина даже начала заикаться.
– Я н-н-… н-не могу…
Дородная женщина с усиками над верхней губой обняла ее за плечи и повела к столу, над которым висела страшная многоглазая лампа.
– Как зовут?
– Р-р-р… ина…
– Рина? Ох, какая худышка! – женщина по-матерински прижала ее к себе. – Ну, не волнуйся. Наркоз сейчас дают хороший, ты крепко уснешь, будешь видеть сладкие сны, а проснешься еще краше. Ну, ложись.
И вот она на столе. Женщина с усиками перетянула предплечье жгутом и теперь поглаживает ее тонкую руку, ища вену.
– Глубокие, и, похоже, плавающие… Кулачком поработай…
Рина покорно сжала и разжала кулак.
– Что там, Ольга Федоровна?
– Да вены у нее тоненькие… Никак не поймаю…
– Колите уже! – взмолилась Рина.
– Да куда ж колоть?
– А в ногу, Ольга Федоровна?
– Сейчас… Вот она…
На лицо Рины легла кислородная маска.
– Дыши, – раздался над головой мужской голос.
Рина глубоко вздохнула, раз, другой и… провалилась.
Очнулась она, когда рядом раздалось:
– Ну вот и все… А ты боялась…
Потом она почувствовала боль. К ней Рина не была готова. Почему никто не сказал, что будет так больно?
– По-мо-ги… те…
– Что? Что такое?
– Болит… – с трудом выговорила она.
– Ну, потерпи. Я же сказал: поболит…
Георгий Рубенович.
– Операция прошла успешно, скоро дам тебе возможность полюбоваться новой грудью. А сейчас спи. Наркоз будет отходить примерно час. Потерпи, девочка.
Ее ввезли в палату и бережно стали перекладывать с каталки на кровать.
– Ну вот, Валечка, а ты боялась… Наркоз отойдет, дашь ей антибиотики, сразу четыре таблетки. Инфекция нам сейчас не нужна. Идем, я дам тебе назначение…
Так плохо Рине не было еще ни разу в ее коротенькой жизни, даже когда она болела сильнейшей простудой и лежала дома с высокой температурой. Сейчас ее словно в стиральной машинке прокрутили, а потом включился другой режим: отжим. Мелкая беспрерывная дрожь сменилась ломотой во всем теле и каким-то неприятным одеревенением рук и ног. Ей было плохо. Грудь невыносимо болела.
Через час пришла медсестра, протянула таблетки:
– Это надо выпить.
Рина послушно выпила. Потом она почувствовала, что становится трудно дышать. Одеревенение сменилось слабостью. Сказать она ничего не успела, но увидевшая ее лицо с посиневшими губами медсестра вдруг закричала:
– Георгий Рубенович!!! О Господи! Идите сюда!!!
Того, что произошло дальше, не ожидал никто, и готовы к этому в клинике не были. Когда Рина потеряла сознание, в ее палате были Георгий Рубенович, врач-анестезиолог Ольга Федоровна, две медсестры…
– Пульс не прощупывается! – отчаянно закричала Валечка.
– Давление… давление падает! Георгий Рубенович! – беспомощно сказала Ольга Федоровна. – Что делать?
– Она ж умирает!
– В реанимацию, быстро!
И вновь Рина летела на каталке по больничному коридору. В клинике началась паника.
– Не понимаю, что происходит… – Георгий Рубенович беспомощно развел руками. – Подключайте ее к аппаратуре, быстро! Валя, что ты сделала?
– Я… Господи… – всхлипнула медсестра. – Я просто дала ей таблетки… Как вы сказали… И она начала задыхаться…
– Да у нее же анафилактический шок! – охнула Ольга Федоровна. – Сильнейшая аллергия на антибиотики!
– Но она сказала: аспирин…
– Да какой к черту аспирин! Адреналин! Быстро! – страшно закричал Георгий Рубенович.
– Давление падает…
– Пульс… она умирает…
Валя, дрожащими руками стала набирать лекарство в шприц.
– Что ты копаешься?! – закричал Георгий Рубенович.
– Сейчас…
Медсестра наконец набрала лекарство.
– Коли!
– Куда?
– В сердце! Дай сюда!
– Давление падает…
– Она почти не дышит…
– Поздно…
– Молчать!!!
… Через мучительных пять минут:
– Дыхание есть, Георгий Рубенович…
– Пульс… пульс есть… нитевидный…
– Это кома.
– По крайней мере, жива…
– Жива… Валя… У меня в кабинете коньяк… Принеси… А грудь получилась красивая… – невпопад сказал Георгий Рубенович и дрожащей рукой вытер пот со лба. – Все понятно: у нее аллергия на антибиотики, а мы дали дозу, слону впору. Но кто ж знал?
– Почему же она не сказала? – беспомощно развела руками Ольга Федоровна. Усики над ее верхней губой тоже были мокрые.
– Ты меня спрашиваешь? Да и какая теперь разница? Все уже случилось.
– Надо бы родственникам сказать…
– Подумать надо, как сказать и что. Ты соображаешь, Ольга, чем нам это грозит?
– Лицензию отберут?
– Хорошо, если только лицензию… Как бы за решеткой не оказаться. Дежурить здесь постоянно, следить за ее состоянием. Будет падать давление – сказать мне немедленно. Если очнется – тоже сказать. Но это вряд ли, – с сожалением добавил Георгий Рубенович.
Пришла Валя с бутылкой коньяка. Георгий Рубенович подошел к раковине, ополоснул лицо, сделал большой глоток прямо из бутылки и достал сигареты. Глубоко затянулся. Руки у него дрожали.
– Валя, она оставила контактный телефон?