— А как? — спросил Руслан.
— Вы. — Он повернулся к участковому. — Пожалуйста, лягте на землю. Вот здесь. Нет. Это было совсем на другом берегу. Пойдемте.
Они вернулись как раз к тому месту, с которого начиналось Хайкинское топтание. К бревну, лежащему возле самых мостков. Он уверенно топнул ногой:
— Здесь.
Потом взял за плечо участкового, так же как Хайкина, развернул того боком, поморщился:
— Рост не тот. Слишком высокий. Да ладно. Первый удар я уже показал.
Он снова взмахнул рукой. Потом слегка подтолкнул участкового:
— Падайте.
Тот послушно свалился на землю. Кулем, будто взаправду. Он нагнулся и уверенно взмахнул рукой ровно десять раз. Все удары в грудь, в область сердца. Потом схватил участкового за ноги и поволок к мосткам.
— Иван!
Обернулся. Руслан смотрит и качает головой.
— Да-да. Я понял. Увлекся. — И вдруг улыбнулся, глядя на лежащего: — Не собираюсь я вас топить.
— Что ж, для следствия оно и можно, — добродушно улыбнулся участковый, пожилой дядечка с коротко стриженными волосами, с которых при падении упала милицейская фуражка. — Да и жарковато сегодня. Можно и в пруд.
Он посмотрел через плечо. Игнат Хайкин, которого под руки вели конвоиры, споткнувшись, несколько раз обернулся и снова тоненько заверещал:
— И-и-и… и-и-и…
Отчего-то стало не по себе. Что-то очень неприятное было связано с этим Хайкиным. Второй оперуполномоченный смотрел на него, следователя Мукаева, с немым восторгом. Да и Руслан Свистунов покачал головой:
— Ты гений. А? Все вспомнил. И число ударов, и про то, что преступник был ростом выше Хайкина. И сообразил, что сбросили его в воду с мостков. Точно ведь, а? Он за лестницу, конец которой в воде, должно быть, зацепился и не всплыл. Только когда мужики баграми нашарили. А место-то? Место-то как? Ведь дождем же все смыло? Как? Ваня, как?
— Не знаю.
— Ты гений, — повторил Руслан. — Но что теперь с Хайкиным делать?
— Это только эпизод, — устало сказал он.
— Ну да. Еще девять. Замучаешься следственные эксперименты проводить, — усмехнулся Руслан.
— А что делать?
— Не знаю. В психиатричку его. Заключение о невменяемости, и… Может, женщину-то в Горетовке он убил?
— Я устал. Жарко.
— Тогда, здесь — все. Поехали, что ли?
Местные стали потихоньку расходиться. Когда вернулись на исходную, увидели, что Хайкин забился в милицейский «газик» и сидит там, закрыв глаза. И все так же раскачивается из стороны в сторону:
— И-и-и… и-и-и…
— Ну, точно: псих. — Капитан Свистунов покрутил пальцем у виска. — Надо же!
— Он убийцу видел.
— Что?
— Что слышал. Голова сильно болит. Жарко.
— Водочки, может?
— Ты же знаешь…
— Все вы тут больные. Придурки.
В голосе Руслана послышалась неожиданная злость. Глаза коньячного цвета потемнели, и взгляд их словно бы сделался крепче, жестче. И тогда он, следователь Мукаев, позволил пузырю подняться чуть повыше к горлу и тоже жестко и очень зло сказал:
— А тебе, похоже, так удобнее. Больную голову ищешь? Чтобы со здоровой на нее переложить? Ты же давил на него. Самым настоящим образом давил. Почему ж ты так вцепился в этого бедного Хайкина? За что?
— А иди ты… — Руслан обернулся: вокруг были люди. Не место для выяснения отношений, хоть служебных, хоть личных. Рот у капитана Свистунова дернулся, но Руслан, стараясь быть спокойным, сказал: — А я в магазин. Посиди, Иван Александрович, в холодке. Остынь.
— Капитан Свистунов?
— Так точно, — усмехнулся друг детства.
— Будьте так добры уложиться в полчаса.
— А куда вы торопитесь, господин Мукаев?
— Работать.
— Ну-ну, — снова усмехнулся Свистунов и повторил: — Ну-ну.
Когда Руслан ушел, Наталья Хайкина вдруг засуетилась, начала поспешно вытирать руки о цветастый фартук:
— Ой, гражданин следователь, а чайку-то? Чайку? Время-то обеденное, за полдень перевалило.
— Какой уж тут чай! — махнул он рукой.
— Ну, как же? Не побрезгуйте. Чашечку-то на дорожку.
Хайкина все тянула его в дом, и он наконец сообразил: надо пойти. Конвоиры вместе с участковым рассуждали потихоньку, что неплохо было бы в такой жаркий день сбегать за пивом, и косились в его сторону. Он понял: всем мешает. Застегнутый на все пуговицы следователь Мукаев, не снявший пиджака даже в такую жару. Хотя уже давно и душно и дурно.
— Да-да, пойдемте, Наталья… Как вас по отчеству?
— Да уж! По отчеству! — махнула та фартуком. — Где оно, отчество-то? Подохло в канаве лет пять назад. А ведь шестидесяти еще не было! И пьют ее, и пьют, заразу… Беда.
— Вы что-то хотели мне сказать? — Он сел на табуретку в прохладной кухне, расстегнул наконец пиджак.
— Интересный вы мужчина, — застеснялась вдруг Наталья. — Ой, да мне как-то и неудобно.
— Что такое?
— Ведь спал в тот вечер Игнат дома. Точно знаю — спал. Перепил он и свалился под стол. Игнат последнее время на выпивку стал слабоват. Выпил он и уснул.
— Почему же вы не сказали?
— Ой, да что ж я скажу? Пришла — он в кухне валяется. Мужа нет. Я его на горбину — и тащить.
Он с сомнением посмотрел на Хайкину. Женщина, конечно, полная, видная, хотя и не высокая. А что? Очень может быть. Нормальная русская баба. Взвалила пьяного на горбину и отнесла домой, благо, что только угол обогнуть и войти в другую дверь.
— Ну, сами посудите, что в деревне-то скажут? С мужниным, мол, двоюродным братом спуталась. Неудобно как-то. Ну, отнесла и отнесла.
А муж?
— Мужа не было. И вот еще что. Я про рыжего хотела сказать. Он кто?
— Рыжий? Какой рыжий?
— Ну, тот, что малость пониже вас, зато в плечах пошире и покряжистей. Глаз такой лихой у него.
— Капитан Свистунов?
— Уж вам виднее, капитан, не капитан. Милиция, значит? — Наталья покачала головой.
— Что с капитаном Свистуновым?
— Видала я его уже.
— Когда? После того, как Игната забрали? Он приезжал? С вами разговаривал?
— Не после. До. И Вася мой еще был жив.
— Как это жив?!
— Жив, — с уверенностью сказала Наталья. — Васю-то по осени убили, когда уже дожди шли. А этот рыжий приезжал еще по сухому. Возле нашего дома все крутился.