– Вам чего? – нелюбезно спросили его.
– Вы хозяин?
– Он самый.
– Федор Кукин?
– Ну допустим, – насторожился мужчина.
– Могу я с вами поговорить?
– Смотря о чем.
– О вашей дочери. Я из милиции. – Он полез в карман, дог зарычал и рванул поводок.
Он невольно попятился. Рука так и осталась в кармане.
– Повестку, – спокойно сказал Кукин, придержав дога, и сам протянул руку.
– Что?
– Повестку давай. Я распишусь. А там уж мое дело, приходить или нет.
– Я хотел просто поговорить.
– Вон там лавочка. Видишь? – Кукин ткнул пальцем в сторону покосившегося бревенчатого дома. К штакетнику притулилась грубо сработанная деревянная скамейка. – Для того и стоит. Для бездельников. Таких, как ты. А я человек занятой. Неси повестку. Законы я знаю.
Перед ним попытались захлопнуть калитку. Он попытался этому помешать, но тут Кукин чуть ослабил поводок, и дог, почувствовал это, рванулся, клацнув зубами. Едва успел отпрыгнуть и уже сам поспешно захлопнул калитку. Невольно усмехнулся. Да уж! Душа-человек! Никакого откровенного разговора не получится. Есть вариант, когда родители не прочь пожаловаться на неблагодарных детей, но это не Федор Кукин. Либо он все еще безумно любит дочь, а за ней числятся какие-то грехи, либо грехи есть за ним.
Кукин убил из-за Алины семнадцатилетнего парня. «Всякий, кто хоть пальцем...» Есть повод задуматься.
Он глянул на глухой забор, за которым захлебывался лаем дог, покачал головой и побрел к деревянной скамейке. Там сидела женщина в накинутой на плечи шали и лузгала семечки. Едва он подошел, спросила:
– Что, не впустил? Чертов буржуй! А ты покупаешь али продаешь?
– Чего?
– Вот я и спрашиваю: чего? Ежели тебе молочка, ты к ним не ходи, они корову не держат. Хотя, Валька, она деловая. Деньги лопатой гребут! – с завистью сказала женщина. – Глянь, какие хоромы отгрохали!
– Ну, так дочка богатая! – он присел рядом.
– Не... С дочкой Валька не ладит. Она здесь и не бывает. Сынок ее, тот наезжает.
– Чей сын? – он невольно вздрогнул, подумав об Алине.
– Как чей? Валентины!
– А-а-а... А у нее есть сын?
– Как не быть? Муж был, значит, и дите есть.
– Сколько ему?
– Да годков тридцать будет.
– Ничего себе, дите!
– Дите и есть. На мопеде гоняет. Жаловаться только некому! Разве что участковому! Так тот – взяточник! С Федькой чуть не в обнимку ходит! Платят они ему, видать, буржуи чертовы! А от этого мопеда прямо спасу нет! Как зачнет трещать! Тра-та-та-та-та! А то: дрын-дрын-дрын! Ладно бы днем, а ночью? Хочешь, не хочешь – проснешься! Сколько раз ей говорили! Вальке!
– А ему?
– Поди догони сначала! Очки нацепит, шлем на голову напялит, и только его и видали! А то девку сзади посадит голозадую.
– Голозадую?
– А ты видал, каки они нынче штаны носят? Стыдобища! – женщина сплюнула шелуху.
– Выходит, нет у них молока, – задумчиво сказал он.
– У меня есть. Идем.
Она поднялась со скамейки. Он уже понял: покажи удостоверение, и начнется! Заставят разбираться с «голозадыми». Пришлось идти вслед за хозяйкой в дом. Оставив его в сенях, она минут через пять вынесла трехлитровую банку молока, ухнула ее на стол, сказав при этом:
– Утрешнее.
Пришлось заплатить.
– А сметанки не надо? Может, творожку?
– Нет, спасибо.
– А кто тебя к буржуям-то надоумил пойти?
– Сказали: улица Безбожная. Увидел богатый дом и подумал...
– Ну да! Там денежки не те! Не трудовые! Ворованные!
– Почему ворованные?
– Ну как же! Дочка богатая! А как ей богатство-то досталось?
– От мужа. Говорят, – поспешно добавил он.
– А муж кто? Олигарх! Значит, наворовал!
– Вы же сказали, что Алина здесь не бывает.
– А деньги откуда? Федор сам ездит.
– Отец ездит к ней?
– А откудова деньги? Ишь! Заперлись! К людям не выходят, нет! Как же! Мы им разве компания! Даром что сидел! – прошипела женщина.
– Я вижу, Кукиных здесь не любят.
– А ты будь к народу проще. Выйди, посиди, поговори. Как люди делают. Небось, не съедим. Ты это... Еще приезжай. За молоком. Постоянным клиентам скидка.
– Я учту, – он невольно улыбнулся.
Банку с молоком поставил в салон машины. Покосился на дом Кукиных: и в самом деле, хоромы! Самый видный дом на улице Безбожной! Значит, Федор ездит к дочери сам. Есть еще его жена, Валентина, которая с ней не ладит. Есть сын Валентины, оболтус на мопеде. Поверить на слово? А вдруг это от зависти?
И тут он вздрогнул. Словно в ответ на его мысли, раздалась пулеметная очередь: мотор, работая на полных оборотах, в упор расстреливал тишину на зеленой улице. Насмерть перепуганная Безбожная всеми своими домами невольно прижалась к земле. К дому Кукиных лихо подкатил парень на мотоцикле. Нет, это был не мопед. Стоимость аппарата по прикидкам Андрея Котяева была не меньше, чем иномарки бизнес-класса! Эх, не знают этого сплетники, сидящие на лавочке! «Мопед», как же! На водителе был алый блестящий шлем, огромные очки и черная кожаная куртка, и он был один, без пассажирки. Подъехав к дому, мотоциклист надавил на клаксон, раздался жуткий вой.
Если на московских улицах это было в порядке вещей, то здесь, в тихой заводи, в отсутствие пробок, а зачастую и машин вообще, ну просто из ряда вон! Парень вел себя по-хамски, это была демонстрация собственного превосходства, своего прикида и своего железного коня. Это должны были видеть все. И видели, потому что треск мотора, а потом гудок подняли бы и покойника со смертного одра. На окнах ожили занавески, во дворах залаяли собаки, из ворот соседнего дома выплыла девица в мини, а женщина на лавочке заматерилась и начала грозить кулаком. В ответ на это парень завел мотор, и все это заглушила очередная пулеметная очередь. Он газовал, пока не открылись ворота.
– ... твою мать! – проорала женщина на лавочке.
И наступила благословенная тишина. Девица в мини хихикнула, из куста вылез белый кот и начал тереться об ее ноги. Женщина на лавочке запустила руку в необъятный карман и зачерпнула жменю жареных семечек. Улица Безбожная перевела дух и зашелестела листвой растущих на ней деревьев, охорашиваясь.
Больше ничего интересного не происходило, и он сел в машину. Покосился на банку с молоком: надо бы к матери заехать.
По дороге обдумывал то, что услышал от Лидии Ивановны. Теперь он знает биографию Алины, знает, сколько ей на самом деле лет, знает, что ее отец сидел за убийство, первый муж утонул в реке, а второй уехал в Африку.