Когда гроб был готов, мужчины обрядили покойную вместо савана в длинную ночную рубашку, расчесали белые волосы старухи и положили под голову мягкого ягеля. Затем они заколотили крышку гроба. Наскиного кота они положили сверху на крышку гроба, в ноги.
Ойва Юнтунен связал из еловых веток огромный венок и украсил его самым красивым ягелем, который собрал летом. Когда все было готово, мужчины подняли гроб на сани снегохода, опустили сверху венок, положили закутанного в полотенце Ермака сзади за гробом. Из инструментов они взяли железный лом, кирку и две лопаты, орудия труда старателя, в которых у них недостатка не было. Ремес молча завел снегоход, и тот двинулся, медленно и торжественно. Ойва Юнтунен шел за гробом до самого Юха-Вайнан Ма.
Для последнего пристанища выбрали красивое место на склоне. Сначала сгребли в сторону метровой толщины снег. Ойва Юнтунен и майор Ремес молча принялись за работу. Был прозрачный морозный день, стояла звенящая тишина. Казалось, что и на небе царит безмолвие в ожидании Наски. Только иногда с покрытых снегом ветвей деревьев срывался вниз иней, опускаясь на сделанный из красноватой сухой сосны гроб Наски, словно украшение.
– Говорят, что каков день похорон, таким покойник и был при жизни, – проговорил майор Ремес со дна могилы.
– Наска была прекрасной женщиной, – согласился Ойва Юнтунен. – Конечно, она попадет на небо, Бог не фраер, он все видит. А то и так туда попадает много недостойной публики.
– Я в этом совершенно уверен, – прокряхтел из ямы майор.
Когда полутораметровой глубины могила была выкопана, Ремес выбрался наверх. Сделали небольшой перерыв. Майор хотел закурить, но отказался от своего намерения. На похоронах, как правило, не курят, особенно если у покойника при жизни была предрасположенность к астме.
Мужчины подняли гроб на край могилы, протянули под ним крест-накрест две веревки, сняли шапки и принялись опускать гроб в могилу. Легкими были бренные останки старой Наски, без особых усилий двое мужчин опустили их в лоно матери-земли.
Ойва Юнтунен принес из саней снегохода еловый венок и опустил его на крышку гроба. Майор Ремес взял горсть мелкого песка и рассыпал его по крышке гроба. Сглатывая слезы, он пробормотал:
– Из праха ты, Наска, была сотворена, и прахом тебе стать суждено...
Затем Ремес прочистил горло и затянул погребальный псалом:
– К тебе, мой Отче....
Красиво разносилось среди величественных сосен эхо самозабвенно исполняемого псалма. Ойва Юнтунен подхватил его, и на третьем куплете мужчины услышали невдалеке жалобный вой. Пятисотка сидел на снежной кочке с поднятой к небу мордой. У него был лисий характер, и он не мог сидеть тихо, когда пели псалмы.
Эхо от псалма и стонов Пятисотки было слышно на южных горах еще и тогда, когда мужчины перекрестились и немного постояли над разверстой могилой.
Затем они сгребли землю. Над могилой не стали ни насыпать холмик, ни ставить крест.
– Эх, жаль, оружия нет, а то я устроил бы почетный салют, – досадовал майор Ремес.
– Зажжем вечером перед иконой свечку, – решил Ойва Юнтунен.
Но где закопать кота? Ойва Юнтунен отправился за Ермаком.
Пятисотка кончил выть и успел стащить труп кота из саней. Он нес Ермака подальше от места погребения и не соглашался расстаться с добычей, несмотря ни на какие угрозы со стороны мужчин. Пятисотка пытался грызть труп, но вкус ему не понравился. Кошатина, тем более насквозь промерзшая, не годится в пищу даже лисе. Мужчины видели, как Пятисотка убежал далеко на склон небольшого холма, где выкопал в снегу глубокую ямку и спрятал в ней Наскиного кота. Так Ермак был похоронен по законам звериного мира.
Вечером мужчины зажгли свечку перед Наскиной иконой, перекрестились и оставались до самой ночи безмолвными в своем горе. Уж очень холодным казался дом без хозяйки.
Для печали судьба отвела Ойве Юнтунену и майору Ремесу не так уж много времени. Уже на следующий вечер они услышали со стороны Леса повешенных лисиц предупреждающий крик ворона. Мужчины стали озабоченно прислушиваться. Опять, что ли, кого-то принесла нелегкая? Опять!
Из леса вышел на лыжах невысокий мужчина в штормовке и теперь неумолимо приближался к лесопункту Куопсувара. Когда он подошел поближе, стало видно, что на груди у мужичонки болтается планшет с картами, а к лыжной шапочке прикреплен фонарь, каким пользуются спортсмены, занимающиеся ориентированием на местности. На лице застыло усталое и мстительное выражение. На поясе болталась пистолетная кобура и финский нож.
Ойва Юнтунен узнал пришельца издалека. Кто же это еще мог быть, как не коммерц-техник и убийца-рецидивист Хеммо Сиира!
Ойва Юнтунен обеспокоенно объяснил майору, кто этот незнакомец и для чего он объявился здесь. Сиира пришел требовать свою долю золота, ради которой он отсидел пять долгих лет в тюрьмах Норвегии и Швеции. Похоже, в лесу запахло жареным...
Майор оценил приближающегося лыжника по существу. Не очень-то страшный соперник. Из такого Ремес мог бы вышибить дух одним ударом кулака. У пришельца был, конечно, пистолет и жизненный опыт убийцы-рецидивиста. Сиира мог хладнокровно убить человека. И пытки ему не чужды.
Ойва Юнтунен убежал в арестантскую, думая, что там он в безопасности. Он советовал и майору отправиться под замок.
– Солдат не отступает перед сражением, – прогрохотал майор, приготовившись принять гостя. – Значит, вот так вот сюда заявляются требовать золото. Его здесь и другим не особо раздают, – бурчал он вполголоса.
На всякий случай Ремес прошел к колодцу, держа на примете увесистый коловорот, прислоненный к его крышке. Если этим коловоротом кого приласкать, то нужно быть очень крепкого сложения, чтобы после этого требовать золотые слитки.
Встреча во дворе была напряженной. Коммерц-техник Хеммо Сиира приветствовал майора Ремеса с пистолетом в руке. Он спросил, где прячется предатель Юнтунен: в пистолете несколько зарядов припасено для черепа этой свиньи.
Майор пригласил гостя в избу. Сказал, что сварит кофе и они это обмозгуют. Ойва Юнтунен, так уж совпало, пошел проверить капканы на лис, но должен еще до наступления темноты вернуться.
Увидев с шиком обставленную избушку, Сиира выругался.
– Вот как тут поживают на украденное золото, черт побери!
Майор поставил воду для кофе на конфорку электроплиты в поварской. Он попытался сгладить впечатление от увиденного бывшим подельником.
– Да, пытались эту лачугу обставить, но экономно, ничего лишнего. Присаживайся, гость дорогой.
Убийца-рецидивист сел, опасливо держа пистолет на взводе. Он смотрел на чернобородого майора с сомнением. У Сииры был решительный характер. На последние свои деньги он совершил длинный и тяжелый путь в эту ледяную тайгу. В дороге он вбил себе в голову одну-единственную мысль: что Ойве Юнтунену нужно выпустить кишки и отнять у него золото. Если этот майор взбрыкнет, то и он разделит судьбу приятеля. Пройдя на лыжах из Пулью через Исо Айхкиселькю, Сиира устал и был озлоблен больше прежнего. Зряшная пятилетняя отсидка камнем лежала на сердце убийцы.