– Только дернешься – шею сломаю, – флегматично предупредил он Маркиза.
– Да я так понимаю, что она мне все равно уже не понадобится, – ответил Леня, из последних сил стараясь не сдаваться.
Герр Вольф подошел к нему и прямо сквозь рукав рубашки вонзил в руку шприц.
– Фи, как негигиенично! – возмутился Маркиз. – И шприц небось не одноразовый… А вдруг вы занесете мне этим шприцем гепатит или, не дай бог, СПИД…
– Ты об этом уже не узнаешь, – осклабился Вольф, – анализы тебе делать никто не будет.
Краем глаза Леня заметил, как Лола отползает к двери. Стараясь отвлечь от нее внимание, он рванулся, хотя и понимал, что у него не хватит сил освободиться из железной хватки спецназовца.
Однако тут же он почувствовал накатывающую слабость и апатию. Мышцы не слушались его, попытка вырваться оказалась до смешного беспомощной. Леня понял, что это результат инъекции. Еще через несколько секунд его руки и ноги стали совершенно бессильными, и он обвис в руках спецназовца, как тряпичная кукла. При этом сознание его оставалось ясным, он видел и слышал все, что происходило в комнате.
Почувствовав, что Леня совершенно обмяк и перестал сопротивляться, боец бросил его на пол, как груду тряпья. В это время от двери раздалось злобное шипение, и еще один подручный Вольфа втащил в комнату бешено сопротивляющуюся Лолу.
– Сбежать пыталась! – проговорил он, ловко уворачиваясь от длинных Лолиных ногтей. – Царапается, стерва!
– Сейчас перестанет, – невозмутимо проговорил Вольф.
Он отломил кончик у второй ампулы и тем же шприцем, что Лене, сделал Лоле инъекцию, несмотря на ее попытки вырвать руку или укусить своих мучителей.
Маркиз хотел сказать девушке что-нибудь ободряющее, но язык его тоже не слушался. Единственное, что он еще мог, – переводить взгляд в разные концы комнаты, чтобы наблюдать за происходящими в ней событиями. Лола тоже бессильно обвисла под действием инъекции, и ее бросили на пол рядом с Маркизом.
– Полежите рядом, голубки, – насмешливо проговорил Вольф, – напоследок насладитесь обществом друг друга!
Маркиз по глазам Лолы видел, как ей хочется достойно ответить немцу, но язык уже не слушался ее, и только в зрачках девушки сверкала жгучая ненависть.
Вольф отправил двоих своих подручных на посты снаружи дома, чтобы подстраховаться на случай появления незваных гостей, а третьего, наиболее доверенного человека, оставил в комнате. Затем он достал из своего чемоданчика еще один шприц и несколько ампул и подошел к кровати, на которой лежала связанная Моника.
– Ну-с, фрейлейн, – он набрал в шприц прозрачную жидкость из первой ампулы и склонился над девушкой, – сейчас мы немножечко покопаемся в ваших мозгах, если вы не возражаете. Впрочем, если вы возражаете, – он усмехнулся и поднес шприц к предплечью Моники, – мы все равно в них покопаемся.
Моника забилась на кровати, пытаясь откатиться в сторону и не дать Вольфу сделать укол.
Вольф подозвал своего помощника, и тот сильными руками прижал девушку к кровати. Герр Вольф ввел иглу под кожу, и Моника дернулась, как от удара. Лицо ее побледнело, и она перестала биться в судорогах, безвольно распластавшись на кровати и уставившись в потолок.
Вольф осторожно выдернул шприц, отломил кончик второй ампулы – с розоватым содержимым, напоминающим по цвету вино. Он сделал Монике вторую инъекцию, и лицо девушки немного порозовело. Затем он ввел ей третий препарат, тускло поблескивающий на свету, как жидкое серебро. После этого Вольф убрал свои инструменты в чемоданчик и достал из него портативный магнитофон и небольшой прибор, с виду напоминающий электробритву.
Включив этот прибор в сеть, Вольф направил его раструб в сторону Моники. Прибор зазвучал тонким, утомительным звуком, напоминающим многократно усиленное комариное гудение. Этот звук даже в других концах комнаты действовал на нервы, мучил и раздражал слух.
Маркиз и Лола, не имея возможности шевельнуться, особенно страдали, и видно было, что даже сам Вольф с трудом переносит отвратительное монотонное гудение.
Когда этот звук стал почти невыносим, Вольф поворотом рукоятки прибора убавил его громкость и одновременно монотонным, повелительным голосом заговорил:
– Раз, два, три. Ты слышишь мой голос и подчиняешься ему. Мой голос выведет тебя на свет, выведет тебя из подземелья, из мрака. Ты слышишь мой голос и выполняешь все его приказы. Теперь будь особенно внимательна. Хаммурапи.
При звуке этого древнего имени лицо Моники удивительным образом изменилось. С него как будто смыли всякое выражение, которое обязательно присутствует на любом человеческом лице – даже на спящем. Даже на мертвом. Лицо Моники не омертвело – оно стало лицом автомата, лицом робота. И она заговорила.
Вольф поспешно включил заранее приготовленный диктофон и поднес его к самым губам Моники, чтобы не упустить ни одного слова, ни одного звука. А Моника бесстрастным, механическим голосом произносила ряды цифр, бесконечные ряды цифр.
Казалось, все замерло в этом мире, все застыло, только тихо шуршала пленка в магнитофоне да холодный, бесстрастный голос, совершенно непохожий на голос Моники Тизенхаузен, произносил цифры, цифры, цифры, бесконечные цифры.
Время остановилось. Маркиз вслушивался в бесконечный монотонный монолог Моники, но в этом непрерывном потоке цифр не было видимого смысла – наверняка это был какой-то шифр, который еще нужно было раскодировать.
Чувства Маркиза обострились; он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, но зато слышал и видел гораздо лучше, чем обычно.
Он слышал скрип рассохшихся половиц старого дома, слышал шорох деревьев в саду, слышал осторожные шаги охранников за окном. Минуты текли за минутами под монотонный механический голос, и внезапно Маркиз почувствовал, что может чуть-чуть пошевелить пальцами правой руки. Видимо, действие препарата, который ввел ему Вольф, заканчивалось. Еще через несколько минут вернулась чувствительность и в левую руку.
Леня скосил глаза на Лолу и увидел, что она тоже слегка пошевелила пальцами. Встретившись с ней глазами, он постарался взглядом предупредить ее, чтобы она не выдала себя неосторожным движением, не показала Вольфу, что действие инъекции подходит к концу.
Герр Вольф не обращал внимания на своих пленников, он следил за Моникой и боялся пропустить момент, когда в магнитофоне закончится кассета, и ее нужно будет заменить.
В это время своим обострившимся слухом, а точнее, даже не слухом, а шестым чувством Маркиз уловил, что на улице возле дома что-то происходит. Как-то подозрительно скрипнуло дерево, треснула ветка под чьей-то ногой… и шестое чувство подсказало Маркизу, что один из охранявших дом снаружи подручных Вольфа убит.
Маркиз вспомнил гибкого смуглого человека, который подкладывал взрывное устройство в машину доктора Длуголенского, вспомнил совершенно непохожий на него труп на полу комнаты и подумал, что Виктор вернулся и события приобретают новое направление.