— Сейчас вы поедете на станцию Колари, там на мое имя зарезервированы вагоны. Погрузите в них всю эту рухлядь. Вот вам накладные. — Леший протянул водителям охапку бумаг. — Сразу, как только разгрузитесь, даже если будет ночь, приедете за остальным добром. Деньги будут через неделю.
Леший расписался в путевых листах, груженые машины натужно завыли и двинулись на север. Ватанен с изумлением наблюдал за широкомасштабной операцией; деревенские жители тоже пришли поглазеть.
На следующий день из реки подняли остатки вооружения, и после обеда последние машины отправились из Мелтауса в Колари. Леший рассказал, что продал свою находку как металлолом прямиком на металлоперерабатывающий завод в Коверхари, теперь только надо дождаться пятницы, когда платежка из «Овако» [5] придет в банк Рованиеми.
— Они заплатят за металлолом только тогда, когда он будет на заводской территории, — добавил Леший.
Невесть откуда возник репортер из «Народа Лапландии», но опоздал. Со всей журналистской хитростью он пытался выудить информацию у Ватанена и Лешего, но ему мало что перепало. Приятели заканчивали разборку последнего парома, лебедки на берегу уже не было, а когда репортер спросил, не здесь ли со дна реки подняли сотню пушек, Леший расхохотался:
— Сотню пушек! У тебя, малый, наверное, с головой не в порядке. Не видишь, что ли, — мы разбираем старые паромы; какие пушки?
В пятницу, закончив работу, приятели поехали в Рованиеми. Ватанен получил расчет в конторе Лесоуправления; пока он туда ходил, Леший, нервничая, сидел в баре ресторана «Лапландия». Он подсчитывал доходы от своего бизнеса.
— Расходов всего шесть тысяч двести, это вместе с твоей тыщей. «Овако» платит за килограмм семнадцать пенни, а там ни много ни мало девяносто шесть тысяч, то есть почти сто тонн. На вот, сам посчитай. Все вместе должно стоить шестнадцать тысяч семьсот двадцать марок. Долой расходы, и чистыми останется десять тысяч пятьсот двадцать марочек. Кругленькая сумма!
Во второй половине дня наконец пришла платежка.
Леший от радости расплакался прямо в банке.
— Такой большой зарплаты у меня не было с тех пор, как в шестьдесят четвертом в Кайрийоки я валил лес три месяца подряд. Ну, теперь я отправлюсь… да хотя бы в Оулу.
И отправился.
Ватанен тоже решил уехать из города, к тому же в «Народе Лапландии» появилась статья, в которой говорилось о том, что вооружение, оставшееся после немецких войск, принадлежит союзникам. Какой-то майор выражал недоумение по поводу того факта, что где-то в Мелтаусе «частные лица» собрали металлолом времен Лапландской войны и продали его, неплохо на этом заработав.
Ватанен отложил газету. Он подумал: где-то сейчас Леший колобродит? Поди уже вставил новые челюсти.
— А не пора ли и нам снова в путь? — спросил Ватанен зайца, сидевшего у него в ногах.
И они двинулись в путь. Август подходил к концу, утром выпал снег, но сразу же растаял.
Ватанен на автобусе добрался до городишка Посио в южной части Лапландии.
Там он взял подряд на прореживание леса в восьми километрах от дороги, в безлюдном районе, затерявшемся за деревней Симоярви. Это был район водораздела, безнадежная глушь, но за работу неплохо платили, а главное — зайцу раздолье — никакого жилья вокруг.
Ватанен соорудил из куска брезента шалаш на краю огромного болота в сосновом лесу. Два раза в неделю он появлялся в Симоярви, пополнял в автолавке запас провианта и сигарет и брал в местной библиотеке несколько книг. На болотах Посио Ватанен провел несколько недель.
Условия жизни здесь были очень суровые, работа — тяжелая, но Ватанену это нравилось: он чувствовал, что становится все сильнее; к тому же монотонную работу выполнять намного легче, если знаешь, что тебе не придется заниматься этим до конца дней своих.
Когда шел мокрый снег с дождем, Ватанен сидел в темноте, устав от дневной работы, и размышлял о собственной жизни: насколько же иной она была еще весной, до Иванова дня!
Ватанен разговаривал с зайцем, и тот внимательно слушал, ничего не понимая. Ватанен подбрасывал дрова в костер перед своим убежищем, всматривался в наступающую зиму и засыпал чутким сном лесного зверя.
Лишь одно досаждало Ватанену в этой снежной болотной глуши. Рядом с его палаткой поселился ворон — самая мерзкая из лесных птиц.
Однажды он прилетел, сделал несколько кругов над островком — тощий, крылья мокрые от снега с дождем, — уселся на дерево недалеко от Ватанена и стряхнул с себя налипший снег, словно старая собака. Зрелище было тоскливое.
Ватанену стало жалко это несчастное дитя природы.
На следующий вечер, когда Ватанен, едва живой от усталости, вернулся из леса и принялся готовить себе ужин, его ждал сюрприз. Открытый рюкзак валялся на лапнике, которым был устлан пол жилища, — в нем явно кто-то копался. Исчезло много припасов: четверть кило масла, почти полная банка мясной тушенки и хлебцы. Ватанен догадался, что диверсия — дело лап и когтей этого несчастного ворона — а он-то пожалел его вчера! Очевидно, часть украденных продуктов вор припрятал где-то в укромном месте, известном ему одному.
Ворон сидел рядом на ветке высокой сосны. Ствол дерева с одной стороны был почти полностью залеплен пометом — птица испражнялась, не слетая с ветки.
Заяц нервничал — наверняка хищник гонял его, пока Ватанен был на работе.
Ватанен швырнул в ворона камнем, но не попал. Лениво уклонившись, ворюга даже не шевельнул крыльями. Он перелетел на соседнее дерево, лишь когда Ватанен подскочил к сосне и в ярости стал рубить ее топором.
«Вот бы винтовка пригодилась», — подумал Ватанен, но ее не было.
Ватанен открыл новую банку тушенки, обжарил мясо на сковородке и съел оставшиеся хлебцы всухомятку, без масла. Покончив с ужином, оказавшимся еще более скромным, чем обычно, он посмотрел на ворона, сидящего на ветке, и услышал, как тот рыгнул.
Жуткая ненависть овладела человеком, и, прежде чем лечь спать, он спрятал рюкзак себе под голову. Заяц свернулся у изголовья хозяина, под его надежной защитой.
Утром Ватанен основательно припрятал рюкзак под лапником, предварительно убедившись, что все ремни и веревки крепко затянуты.
Когда же вечером он вернулся в лагерь, его взору вновь предстала картина разбоя. Ворон сдвинул ветки лапника в сторону, вытащил рюкзак наружу, подальше от костра, и оторвал один из карманов. Он сожрал упаковку сыра, расклевал веревку, которой был затянут рюкзак, и вдобавок истребил остатки вчерашней тушенки. К тому же исчезли все хлебцы. Пачка чая, соль с сахаром и пара неоткрытых банок тушенки валялись, словно объедки, на дне рюкзака.