– Могу, но не хочу, – признался Бигмен и последовательно загнул пару толстых пальцев: – Во-первых, Вике ничего не стоит мне соврать. Во-вторых, я предпочел бы сделать ей сюрприз.
– Сюрприз, м-да… – И тут Санька осенило: – А что, если… – Он заерзал на стуле. – Вчера девушки зашли в торговый центр, там распродажи, скидки до семидесяти процентов и ликвидация коллекции.
– Это как магнит, – криво ухмыльнулся Бигмен.
– Но они ничего не купили! Вышли минут через двадцать с пустыми руками!
Бигмен поднял брови.
– Дайте мне фотографии! – Санек покопался в пачке снимков, нашел нужный, положил перед клиентом: – Эти два парня увели Вику и Инну с распродажи.
– Хочешь сказать, они увели их силой? – нахмурился Бигмен.
Он выдернул у Санька фотографии, потряс перед его лицом другим снимком – из «плейбойской» серии:
– Тогда какого черта она перед ними разделась?
– Может, ей жарко было!
– А может, они любовники?!
– А вот и нет, вот и нет! – Санек, ликуя, достал свой козырь. – Смотрите сами: Вика разделась – а парней от нее тошнит!
Бигмен внимательно изучил фотографии. Лицо у него сделалось задумчивым и даже обиженным.
– Вот уроды зажравшиеся, – пробормотал он. – Четвертый номер – а их тошнит!
– Может, они просто педики? – услужливо подсказал ему Санек. – Тут таких голубчиков – навалом! Короче, предлагаю подождать наших девушек у торгового центра. Думаю, они туда еще вернутся. Кстати, третья-то девица ушла не с парнями, а с пакетами!
– Тогда точно вернутся, – согласился Бигмен.
Утром выяснилось, что судьба-злодейка по-прежнему вставляет нам палки в колеса, то есть буквально пытается лишить нас средства передвижения.
Оба скейта, необходимых для транспортировки неподъемного чемодана с ванной, треснули посередине. На первом трещина была глубокой, с одного края уже сквозной, на другом – едва наметившейся, но тоже обещавшей в скором будущем открытый перелом.
– Жаль, что наш Мойдодыр – не самоходный, как у Чуковского, – посетовал Зяма, ероша кудри в поисках решения проблемы. – Купить новые скейты мы не успеем, придется как-то приспособить тот единственный, еще относительно целый.
– Только не надо дергать себя за волосы, – забеспокоилась Вика.
Чувствовалось, что ей небезразличен Зямин экстерьер.
– Пусть дергает, – хладнокровно разрешила я братику терзать собственную шевелюру. – Может, корни волос пощекочут и простимулируют его извилины.
Я не очень сильно волновалась. Вероятно, лимит моего волнения был исчерпан еще вчера. Я бестрепетно заметила:
– Приспособить-то можно, вот только треснувшая доска тоже в любой момент развалится на части.
– Так! – Зяма пробежался по комнате туда-сюда – вероятно, стимулировал мозги легкой встряской. – Мне нужна веревка!
– И мыло?! – выдохнула пугливая Настя.
– Мыло?
Зяма резко остановился, посмотрел на нее задумчиво, тряхнул головой:
– Нет, думаю, мыло не понадобится. У нас тут есть какая-нибудь веревка?
– Никак нет, – хладнокровно огорчила его я.
Накануне вечером мы с девочками перетряхнули в поисках какой-нибудь веревки все шкафы: хотели соорудить на балконе сушилку для свежевыстиранного бельишка. Не нашли и ограничились тем, что разложили сырые тряпочки по подоконникам и не работающим батареям.
– Тогда, может, шторы снимем?
Зяма пытливо посмотрел на окно.
Я присвистнула:
– Опять начинается?!
Все мое великолепное спокойствие испарилось, как разлитая жидкость для снятия лака, в один момент, оставив после себя неприятный холодок и щекотное ощущение в носу.
У моего брата-дизайнера имеется социально опасная привычка то и дело менять занавески в отчем доме. «Малой кровью» – называет этот метод малобюджетного обновления интерьера наша добрая бабуля.
Конечно, Зяма предпочел бы не мелочиться. Он мог бы воздвигать и сносить в жилых комнатах и местах общего пользования малахитовые колонны, мраморные портики и сосновые срубы. К счастью, эпический ремонт нашей семье не по карману. «Размах фантазии ограничивают тиски нищеты», – не без радости говорит по этому поводу мамуля.
Страшно подумать, как бы мы жили, если бы братец мог свободно оперировать кубометрами гранита и такими же массивами карельской березы! Ведь в его очумелых ручках даже текстиль становится оружием массового поражения психики!
Только-только наше мирное семейство привыкнет к новым портьерам из траурного черного бархата, как Зяма начинает пристраивать на окна жизнерадостные алые паруса. И простите-прощайте приятные слуху приглушенные голоса, похвальная вежливость и понимание тщеты всего сущего! Красный шелк едва проявившееся воспитательное воздействие черного бархата аннулирует напрочь.
С кумачовыми шторами фамильная жизнерадостность Кузнецовых зашкаливает за все грани ра́зом, и в квартире наступает затяжной Первомай. Лица домашних с утра до вечера окрашены в ярко-розовый поросячий цвет, голоса звучат бодро, а разговоры ведутся преимущественно лозунгами типа «Даешь завтрак!» и «Да здравствуйте, дорогие!..».
И тут Зяма коварно пристраивает на карниз какую-нибудь невнятную кислотно-переливчатую органзу, и дезориентированная мамуля на пару дней теряет способность работать, папуля готовит на завтрак исключительно несъедобные кулинарные фантазии, а бабуля неожиданно красит свои букли раствором бриллиантовой зелени.
Что до меня, то я в эпоху перемены штор рискую больше всех, потому что именно меня командующий процессом братец загоняет на стремянку, с которой я иногда падаю, а это унизительно и больно.
В общем, возиться с занавесками в арендованной нами римской квартире мне, мягко говоря, не хотелось.
– Что начинается? – Зяма недоуменно нахмурился, но через секунду понял причину моих страхов: – А-а-а, нет! Я просто думаю, нельзя ли использовать шторы вместо веревок?
– То есть тебе нужна даже не одна веревка? – спросила Настя, так и не вырвавшаяся из плена своих пугающих фантазий.
– Две.
– Для кого?!
– Для нее одной!
Зяма наклонился и приобнял донну ванну.
– Я думаю, если крепко подвязать скейт к чемодану в двух местах – справа и слева от наметившейся линии разлома, – это в достаточной степени укрепит конструкцию.
– Тогда шторы не годятся, они шелковые – скользкие, – быстро сообразила я.
– И простыни не годятся, они ветхие, – добавила Вика.
Только о постели и думает, распутница!
Зяма тоже посмотрел на кровать, в которой скучно ночевали подружки, и созерцание широкого ложа ему что-то такое навеяло. Братец расплылся в улыбке: