Примерно к сотой странице я окончательно потеряла надежду на то, что авторы прекратят беседовать о культуре в общественной жизни и бескультурно перейдут к жизни личной, и объявила нам с Барклаем отбой. Пес не возражал, и вскоре мы оба уснули.
1
Поутру я наскоро выгуляла Барклая на ближайшем пустыре и накормила его собачьими консервами. Не выдержав укоризненного взгляда, я пообещала принести четвероногому узнику чего-нибудь вкусненького с нашего человеческого стола и побежала домой – завтракать сама.
Полковник от кулинарии Борис Акимович Кузнецов в цветастом фартуке поверх застиранной тельняшки и выцветшем голубом берете, заменяющем ему поварской колпак, вел затяжной позиционный бой на кухне. Оттуда тянуло сложным ароматом морепродуктов, лука, чеснока, помидоров, шафрана, фенхеля, апельсиновой цедры и пряных трав. Я бы не сумела выделить из общего густого амбре отдельные составляющие, но в совокупности этот запах был мне хорошо знаком. Потянув носом и сглотнув слюнки, я догадалась:
– Папульчик, ты готовишь буйабес?
– Да, но только на обед! – нервно отозвался папуля, шмякнув на разделочную доску здоровенного окуня. – На завтрак всего лишь бутерброды.
– Самовывозом из холодильника, – добавил Зяма, не сумев скрыть своего огорчения по этому поводу.
Наш избалованный мальчик трапезничал в гостиной, критически созерцая новую ведущую утренней телевизионной программы. Судя по выражению его лица, ведущая была так себе – или же Зяма, доводя до полной готовности самовывезенные из холодильника сэндвичи, сильно злоупотребил кислым соусом.
Мамуля занималась йогой на открытом балконе. Проходя через гостиную, я увидела, что она сидит там в позе лотоса под развешенным на просушку бельем. Лотос из мамули получился корявенький, но в сочетании с флажками из разноцветных подштанников картинка образовалась живописная, вполне достойная второстепенного праздника в небогатом буддистском монастыре. Вдобавок мамуля заунывно мычала какую-то мантру. Соседский кот Барсик, введенный в заблуждение этим ритуальным завыванием, вдохновенно подпевал мамуле из-за балконной перегородки.
Услышав одно особенно немелодичное мамулино (или барсиково) «фа-бемоль», Зяма поморщился и постучал себя ладонью по уху. Очевидно, я ошиблась: гримаса на его лице не имела отношения к телевизионной девушке.
– Всем привет, а где ж наш матриарх? – мимоходом обронила я, притормозив рядом с братцем и заодно стащив у него бутерброд.
– Да жива ль еще моя старушка? – прискорбно перефразировал Зяма бессмертный есенинский стих.
Я заглянула в каморку нашей общей старушки и задалась тем же самым вопросом.
Бабуля лежала на диване, с головой накрывшись пледом, из-под которого торчала лишь одна бессильно поникшая рука. Я подошла, пощупала запястье и констатировала:
– Еще жива!
– Боюсь, что это ненадолго! – простонала бабуля из-под пледа. – Точнее, я надеюсь, что ненадолго…
– Опять резались в покер всю ночь напролет? – укоризненно спросила я.
– А чем же еще можно заниматься всю ночь напролет в моем возрасте? – парировала бабуля и высунула из-под пледа всклокоченную голову.
Вид у нее был воинственный. Чувствовалось, что нашей полуживой старушке нехорошо, но на то, чтобы сделать плохо еще кому-нибудь, сил у нее хватит, и желание соответствующее тоже имеется. Однако я заранее приготовила волшебную фразу-громоотвод:
– Ах, ба, как же я тебе завидую! Михаил Аристархович до сих пор влюблен в тебя, как мальчик!
– В самом деле? – Бабуля моментально сменила тон.
Она даже сделала попытку поднять руку, чтобы поправить безнадежно испорченную прическу, но смогла лишь вяло пошевелить пальчиками:
– Ах, оставь, детка! Мы с Михаилом знаем друг друга уже две тысячи лет!
– Что, как начали гулянку с тайной вечери, так и кутите до сих пор? – покричал из гостиной насмешник Зяма.
– Прокляну охальника! – пригрозила ему родная старушка.
– Правда, Зямка, уймись! – досадливо потребовала я.
Братец напрасно волновал бабулю, мешая мне ее умасливать:
– Я слышала, как Михаил Аристархович вчера нахваливал твою красоту, и это были не формальные комплименты, в них ощущалось искреннее чувство…
– Ах, перестань, детка!
Михаил Аристархович Прохоров – университетский профессор, академик, ученый-химик и бабулин друг со студенческих лет. Он и впрямь неровно дышит в присутствии бабули, и причиной тому не только хроническая астма.
Польщенная бабуля все-таки поправила помятый локон, мечтательно прижмурилась и еще раз повторила требование перестать тоном, каким гораздо более уместнее было бы приговаривать: «Ах, не молчи, продолжай!»
Я и продолжила – медовым голоском:
– Ладно тебе, бабуля, все знают, что Михаил Аристархович сохнет по тебе уже полвека. Если бы ты позволила, он бы тебя на руках носил, пылинки сдувал, ножки целовал! Да Михаил Аристархович для тебя что угодно сделает!
С маслом и медом в голосе я перестаралась. Уловив перебор, бабуля открыла глаза и проницательно спросила:
– Чего тебе надобно, детка?
– Ах, ба! Какая ты умная! Неудивительно, что Михаил Аристархович…
– Так чего тебе надо от Миши?
Я вздохнула и призналась:
– Мне нужно, чтобы ты попросила его сделать химический анализ вот этой конфетки.
– Что за конфетка?
Бабуля, кряхтя, села в постели и взяла протянутую мною бомбошку в полиэтилене поверх блестящей фольги.
– Ассорти «Золотые шатры».
– С какой начинкой? – Бабуля заинтересованно покачала перед глазами прозрачный кулечек с одиноким золотистым шариком.
Я порадовалась, что загодя завязала пакет тугим узлом.
– Не исключено, что с ядовитой!
– Гм! – Пакет тут же лег на прикроватную тумбочку. – И откуда у тебя такое оригинальное лакомство?
– Потом расскажу, ладно?
– Ладно, потом обязательно расскажешь.
– Я тебя люблю! – Я чмокнула бабулю в подставленную щечку. – Попросишь Михаила Аристарховича, чтобы он поторопился?
– Да. Но не прямо сейчас! – Бабуля снова легла и накрылась пледом. – Боюсь, Миша еще не воскрес после вчерашнего…
Я вышла из комнаты и столкнулась с Зямой. Братец явно подслушивал под дверью.
– Девичьи секреты? – ехидно спросил он, опередив мой упрек.
– Разве в этом сумасшедшем доме возможны секреты? – пожала я плечами и пошла на кухню к папуле.
На большой разделочной доске пестрой кучей громоздились куски рыбы и морепродукты, в кастрюле бурлила вода. Папа разделывал свежего морского черта и сам при этом выглядел весьма демонически.