Они рассмеялись.
– И вы не запомнили ни одну женщину в своей жизни? – настаивала Мадлен.
– Почему? Запомнил очень многих. Собственно, из этих встреч и состоит моя жизнь. Не только из расследований и поисков преступников. Но и из путешествий по удивительным странам, из общений с умными людьми и, конечно, из встреч с прекрасными женщинами, многие из которых делали меня немного лучше и сильнее. Одна даже спасла мне жизнь. Вторая отняла у себя жизнь сама. Были и другие встречи. Иногда случаются и такие метаморфозы, как сейчас, когда чувствуешь себя в непривычной роли такой рок-звезды или популярного спортсмена. Я еще не совсем привык к такой роли знаменитости. Всегда помнил слова Чехова, что нет ничего несноснее, чем провинциальная знаменитость.
– Вам кажется, что мы встретились не вовремя? – спросила Мадлен.
– Вам следует прибавить несколько лет, а мне отнять лет пятнадцать или двадцать. И получится прекрасная пара, – пошутил Дронго.
– Не нужно так говорить. Можно еще один вопрос? Обещаю, что последний.
– Можно.
– Наша журналистка, которая была у вас в городе и встречалась с вами. Вы ее помните?
– Думаю, что да, – ответил он. Затем улыбнулся. – Опять обтекаемый ответ – нужно говорить иначе. Помню.
– Она сказала, что была просто очарована вами. Вы произвели на нее такое впечатление.
– Это вопрос?
– Нет.
– Я знаю, какой вопрос вы хотите мне задать.
– И обещаете ответить на него?
– Не обещаю. И не хочу отвечать. Но если спросите, возможно, отвечу.
– Тогда я спрошу. – Она остановилась и взглянула ему в глаза.
– Вы были с ней? – Ее голос чуть дрогнул.
– Нет, – ответил он и соврал. Не отвел глаз, но соврал.
Он хорошо помнил эту чешскую журналистку, которая приехала на какой-то форум и хотела встретиться именно с ним. Через их общую знакомую она вышла на него и попросила о встрече. Но все два дня, пока она была в городе, он был занят, и в воскресенье она должна была улетать. Они договорились встретить рано утром в ее номере в «Хаят Редженси». Он поднялся к ней в номер и честно дал интервью. Потом была достаточно бурная интимная встреча, причем именно она поразила его своей откровенностью и открытостью. В какой-то момент он даже смутился. Сколько лет с тех пор прошло? Десять или двенадцать. И сейчас Мадлен спросила его. Возможно, журналистка что-то рассказала этой девочке, которой тогда было не больше семнадцати-восемнадцати лет. Напрасно он соврал.
– Я солгал, – глухо признался Дронго.
– Я знаю, – ответила Мадлен, – она все мне рассказала. Мне было интересно услышать, как вы ответите. Я думала, что вы все равно не скажете правду.
– Я и не сказал.
– Все равно сказали, – возразила она, – понимаю, что было нелегко.
– Не только потому, что я разговариваю с вами. Я помнил, что она ваша знакомая, и не хотел вам рассказывать. В этом есть нечто недостойное мужчины, когда он бахвалится своими победами.
– Я вас понимаю, – кивнула она.
Они прошли дальше. У небольшого итальянского ресторана они остановились.
– Мы можем зайти и выпить по бокалу вина, – предложил Дронго.
– Давайте на открытом воздухе, – предложила Мадлен, – сейчас достаточно тепло.
– Не возражаю.
Они уселись за один из столиков, ближе к стене. Он заказал бутылку вина и легкие закуски.
– Мне так и не дали спокойно поужинать эти супруги из Москвы, – признался Дронго.
– Вы считаете, что они могут иметь отношение к этому убийству? – поинтересовалась Мадлен.
– Они уже имеют отношение, став свидетелями случившегося, – напомнил Дронго, – дело в том, что убитый турецкий дипломат был им знаком. Более того, они договаривались о встрече именно в этом вагоне. Брат дипломата тоже ювелир и имеет совместные дела с этой парой. Вот такое невероятное совпадение. Хотя почему невероятное? Все правильно. Где еще встречаться ювелирам и дипломатам, как не в вагонах первого класса в европейских экспрессах или в пятизвездочных отелях?
– И вы думаете, что этот русский ювелир застрелил турецкого дипломата? – уточнила Мадлен.
– Пока не думаю. Но то, что они были знакомы, говорит явно не в пользу господина Богданова. И боюсь, что у него будут большие неприятности с местной полицией. Ему придется долго объяснять, как именно он оказался в этом вагоне и где был в момент убийства.
– Он поднялся и спустился перед нами, – вспомнила Мадлен.
– Я тоже помню, – кивнул Дронго.
Официантка принесла им бутылку вина и два салата. Она разлила вино в высокие бокалы.
– За вас, – поднял бокал Дронго.
– За нашу встречу, – предложила она.
Бокалы неслышно соприкоснулись.
– Можно, я тоже задам один очень нескромный и личный вопрос? – неожиданно спросил Дронго.
– Можете не спрашивать, – ответила Мадлен, – если вас интересует мое к вам отношение. Более чем дружеское…
– Нет. Я не об этом. Заранее прошу меня извинить за абсолютно хамский вопрос…
– Даже интересно. Задавайте, – предложила она.
– Сколько мужчин было в вашей жизни? – неожиданно спросил Дронго.
Она прикусила губу, выпила еще немного вина, покачала головой.
– Более чем нескромный вопрос. Даже мой отец или муж не позволили бы себе задать подобный вопрос.
– Я заранее извинился.
– Я помню…
– Можете не отвечать, если не хотите.
– Могу. Конечно, могу. В семнадцать лет я встретилась с одним датчанином. Мы учились вместе в школе. В девятнадцать я встречалась с немецким аспирантом, с которым мы были несколько месяцев. Потом расстались. В двадцать два я серьезно увлеклась одним французским астрономом. Даже собиралась переехать к нему жить. Отец был в ярости, он требовал порвать с этим опустившимся типом. Он считал, что астрономия тождественна астрологии и первые такие же мошенники, как и вторые. Хотя был достаточно образованным человеком. На его счастье, астроном оказался человеком, абсолютно не приспособленным к совместной жизни. Через некоторое время я поняла, что связывать свою жизнь с таким несерьезным типом просто опасно. А вскоре отец предложил мне выйти замуж за молодого специалиста, относительно молодого, конечно, – поправилась Мадлен, – который работал в их фирме и считался очень перспективным сотрудником. И я согласилась. Он был внимательным, очень вежливым, красиво ухаживал, во всем со мной соглашался. Через год я родила. Вот и весь мой сексуальный опыт. Наверное, для европейской женщины двадцати восьми лет это более чем странно. Но я воспитывалась в достаточно строгих традициях.
Он улыбнулся.