– Я думал, что вы знаете. Меня попросила об этом…
– Да, – перебил его Смыкалов, – это мне уже известно. К вам обратилась моя первая жена, которая считает, что Жанне может угрожать опасность. Сказка для дурачков. На самом деле Зинаида всегда была умнее, чем хотела казаться: все умела рассчитывать и просчитывать. Пока мы жили с ней в Медведково, она была почти идеальной женой – терпеливой, выдержанной, всепонимающей. Ни одной претензии в самые сложные годы, ни одной жалобы, хотя дома не было ни лишних денег, ни еды, ни одежды. Иногда вспоминаю, как мы с ней жили, и сам не понимаю, как мы вообще выживали. Я ведь был обычным финансистом безо всяких перспектив… – Он замолчал, словно вспоминая события тех лет. Затем продолжил: – Но как только все изменилось, начала меняться и она. Стала более нетерпимой, более требовательной, истеричной. А может, это я стал более нетерпимым, не знаю, не буду сейчас никого обвинять. Через некоторое время, после того, как мы переехали в центр города, мы решили разойтись. Не развестись, а разойтись. Мы тогда поняли, что уже не сможем жить вместе. Ну а через несколько лет я начал встречаться с Кариной, и она настояла, чтобы мы все оформили как полагается. Вот тогда я и развелся с Зинаидой. И хотя с тех пор прошло уже столько лет, я до сих пор чувствую ее внимание к моей персоне. У меня такое ощущение, что Зинаида постоянно незримо присутствовала в моей жизни. И когда я зарабатывал деньги, и когда жил сначала с Кариной, а потом с Вероникой. Иногда ночью просыпался и видел, как Зинаида сидит в кресле и смотрит на меня. Нет, я не параноик, если вы думаете об этом. Просто с ней я прожил самые трудные годы своей жизни… – Он нахмурился, замолчал на целую минуту. Затем снова заговорил: – Она словно чувствовала, когда у меня случались неприятности или возникали проблемы. Все время чувствовала. Вот поэтому она и попросила, чтобы вы приехали сюда. Не для Жанны, нет. Она считает, что вы должны помочь именно мне. Возможно, что-то снова почувствовала.
– Два покушения в течение последних двух лет, – напомнил Дронго, – я думаю, что у любого человека, который вас знает, возникли бы некоторые вопросы.
– Которые возникли и у вас, – быстро сказал Смыкалов.
– Которые возникли и у меня, – согласился Дронго.
– Что именно вас интересует? – устало спросил Илья Данилович. – Хотите знать, почему Тапхаев взял пистолет, чтобы меня пристрелить?
– Нет. Это я уже знаю. Мне интересно знать, откуда такая ненависть? Почему вы решили уничтожить этого несчастного человека?
– Неужели не понимаете? – криво усмехнулся он. – Вы только подумайте, в каком состоянии я находился. Столько лет работал в одном большом отделе, мне было уже под сорок, а я был все еще «Илюшкой», к которому не обращались даже по имени-отчеству. А этот молодой хам, который попал к нам по распределению, все время не унимался: вечно меня подначивал, задевал, смеялся надо мной. Можете представить, насколько мне это было обидно. Вы бы видели лица всех моих коллег в те августовские дни, когда решался вопрос о моем назначении руководителем отдела. Они ведь заранее меня ненавидели, считая, что меня выдвигают абсолютно незаслуженно. Им было непонятно, как этот затюканный и никчемный Илюша Смыкалов вдруг станет начальником отдела. А когда мое назначение отложили, они как с цепи сорвались: начали открыто издеваться надо мной. Особенно зверствовал тогда этот Тапхаев.
– И еще Шестакова, – напомнил Дронго.
– Уже узнали, – понял Смыкалов. – Да, эти двое меня особенно доставали. И можете представить себе лица наших сотрудников, когда меня неожиданно назначили заместителем генерального директора. У всех был просто шок. Но меня назначили слишком поздно. Я имею в виду свой возраст. Мне ведь тогда было уже тридцать восемь лет. Слишком много унижений, обид, несправедливого отношения… И если бы на нашем комбинате не появился Кирюхин, то я бы до конца жизни стоял в очередях и ел гнилую колбасу и бутерброды с плавленым сырком «Дружба». – Он снова замолчал. Затем неожиданно улыбнулся: – Уже через два месяца я подготовил приказы об увольнении всех, кто надо мной куражился. В первую очередь я собирался сократить Тапхаева и Шестакову. Первый даже ходил жаловаться по инстанциям, но тогда, осенью девяносто первого года, было такое время, что уже никто и ничем не хотел заниматься. А вот с Шестаковой все получилось иначе… – Он снова немного помолчал. – Ее я не хотел отпускать. Вы же ее видели. Красивая женщина. А тогда Анне было девятнадцать или двадцать, сейчас уже не помню. Вот тогда я и решил оставить ее при себе. Взять реванш за все свои унижения…
– Взяли?
– Взял, – удовлетворенно ответил Смыкалов, – все эти годы брал. Держал ее при себе в качестве комнатной собачонки. Пользовался когда хотел, иногда даже демонстративно, при всех, чтобы она чувствовала, что значит настоящее унижение. Не скрою, получал от этого удовольствие. Со временем все изменилось, она стала по-настоящему близким мне человеком, личным секретарем. И вот уже столько лет мы работаем вместе. Как вы считаете, кому я отомстил сильнее? Ей или ему?
– Ему, наверно, сильнее. У него погиб сын.
– Это был несчастный случай, – помрачнел Смыкалов, – никто не думал, что дойдет до этого. Парень был неуправляемым, конфликтовал со всеми остальными охранниками. А когда Метельский доложил мне об этом Тапхаеве, я сразу вспомнил фамилию. И приказал немедленно уволить молодого человека. Тогда действительно пропали компьютеры, и мы решили, что их украл Тапхаев-младший. Это не была сознательная провокация, просто компьютеры кто-то украл, а отвечать должны были сотрудники службы охраны, что справедливо и понятно. Мы подали гражданский иск и выиграли. Этот молодой оболтус воспринял подобное решение суда как вопиющую несправедливость. И все закончилось тем, что он выбросился из окна. Когда я узнал об этом, то распорядился, чтобы его дело закрыли, и отказался от всех претензий к его матери. Но было уже поздно. Тапхаев-старший узнал, кто был руководителем компании, и решил, что я по-прежнему свожу счеты с их семьей. Он не понимал, что я был уже не обычным финансистом, работающим на комбинате, а совсем другим человеком. Теперь Тапхаев был для меня просто надоедливой мухой, ничего не значащим персонажем. Но он стал искать оружие, и было очевидно, что он ищет его для того, чтобы застрелить меня. Тогда Метельский предложил свой вариант. Тапхаеву-старшему подсунули неисправный «ТТ». Не знаю, как его проверяли, но меня уверили, что из этого пистолета невозможно стрелять. Потом выяснилось, что Лопсон разобрал этот допотопный реликт и, очевидно, исправил какую-то пружину. Тапхаева пропустили в ресторан, где я обедал с друзьями. Мы думали, что его просто задержат и отправят в тюрьму за покушение на меня. Я даже решил помочь ему и его жене материально, понимая, как им трудно. Но пистолет выстрелил, и пуля пробила мне плечо. Тогда Метельский и его люди поняли, что следующим выстрелом Тапхаев убьет меня, и открыли стрельбу. Не скажу, что мне было очень неприятно видеть его простреленное тело…
– Вам никто не говорил, что вы чудовище?
– Пока нет. Вы первый.
– Значит, еще успеют сказать. Вы сознательно спровоцировали несчастного человека на это нападение. И хладнокровно его убили.