– Теперь покажите мне эти стенды, только вечером, – попросил Дронго.
– Зачем? – не понял Грисбах. – К этому времени он уже был мертв.
– Покажите, – настойчиво повторил Дронго.
Грисбах распорядился доставить и показать эти записи. Дронго внимательно их просмотрел, а после просмотра неожиданно заявил:
– Теперь все, теперь я почти уверен, что знаю, кто именно мог ударить Табаковича.
– Кто? – встрепенулся Фюнхауф.
– Разрешите, я скажу вам об этом через два часа. Не люблю скоропалительных выводов. Мне нужно все проверить. – Дронго поднялся и вышел из кабинета.
– Он гениальный психопат, – убежденно произнес начальник полиции. – Неужели действительно он скажет нам через два часа, кто убил Ламбрехта?
– Если обещал, значит, скажет, – убежденно ответил Дюнуа.
В коридоре Дронго набрал номер Орлича. Хорошо, что у Белграда с Франкфуртом одинаковое время.
– Еще раз здравствуй, Павел. Извини, что беспокою тебя каждый раз, когда мне нужно что-то узнать.
– Вы просто так не звоните. Что я должен еще узнать?
Дронго передал ему свою просьбу и добавил:
– Но это даже не срочно, а очень срочно.
– Я все понял, – сказал Орлич. – Прямо сейчас позвоню в Сараево – у меня там есть хороший знакомый – и сразу перезвоню вам.
– Я буду ждать, – ответил Дронго.
Он спустился на нижний этаж и подошел к российской экспозиции. Здесь всегда было многолюдно. У одного из стендов стоял знакомый руководитель крупного российского издательства. Узнав Дронго, он протянул ему руку:
– Рад вас здесь видеть.
– Я тоже рад, – ответил Дронго, и они обменялись рукопожатием.
– Вы здесь по делу? – спросил издатель.
– Приехал на презентацию американского издательства «Саймон энд Саймон», – пояснил Дронго.
– И только? – многозначительно улыбнулся издатель. – Говорят, здесь опять происходят какие-то роковые события. А я знаю, что в таких случаях всегда зовут именно вас.
– Да, иногда вспоминают и обо мне, – грустно согласился Дронго. – Хотя, если честно, в последнее время это не доставляет мне прежнего удовольствия.
Они поговорили еще минут пять, а потом позвонил Орлич. Дронго извинился и отошел. Он сразу почувствовал, как нервничает Павел, коротко докладывая о выполненной просьбе.
– Я, конечно, постарался ужаться, но эта страшная трагедия, о которой невозможно даже рассказывать.
– Да, я все понял. Даже не знаю, что мне тебе сказать. Спасибо, конечно, за информацию, но ты сделал мою задачу почти невыполнимой.
– Это не я, – возразил Павел, – это наше проклятое прошлое, которое все время дает о себе знать.
Дронго попрощался и положил трубку. Затем повернулся и быстро пошел к стендам югославских республик. Сербы уже начали собирать свою экспозицию. Картонный Иво Андрич строго взирал на эту суету. Дронго увидел Софию, подошел к ней и, улыбаясь, проговорил:
– Надеюсь, вы хорошо выспались.
– Опять на «вы», – усмехнулась она.
– Уже по привычке, – пояснил Дронго. – Ты все-таки собираешься уехать именно сегодня?
– Конечно. Я же говорила тебе, что завтрашний ночной рейс не для нас. Наш самолет улетает в Белград сегодня в двадцать один пятьдесят пять.
– Да, я помню. Я могу с тобой поговорить?
– Странно, я думала, мы обо всем поговорили сегодня ночью, даже более чем подробно.
– Это будет другой разговор. Не такой приятный.
– Хорошее начало… – София прошла за ним, и они устроились в стороне от экспозиции. – Что ты хотел мне сказать?
– Кажется, я нашел убийцу Табаковича.
– Поздравляю.
– И теперь не знаю, как мне поступить.
– Почему? Мне казалось, что ты всегда знаешь, как тебе поступать. В любом случае, при любом варианте.
– Не всегда. Видимо, ты меня сглазила.
– В каком смысле?
– Вот, послушай. – И он начал рассказывать.
Когда закончил, в глазах Софии стояли слезы. Она достала носовой платок и жалобно спросила:
– Что ты от меня хочешь?
– Это как раз тот случай, когда я хочу твоего совета.
– Не знаю, – не выдержав, разрыдалась девушка, – я не знаю. Даже боюсь тебе что-то подсказывать. Теперь я тебя понимаю. У тебя страшная профессия, просто ужасная. Я не знаю, чем тебе помочь. Что ты собираешься делать?
– Я поэтому и нашел тебя, чтобы посоветоваться.
– Не знаю, решать тебе самому. Только я точно знаю, что решать нужно не по закону, а по совести. По твоей совести.
– Есть еще такое понятие, как долг, – заметил Дронго.
– Да, есть. Поэтому я не хочу даже думать, как ты поступишь. Просто боюсь, – призналась София.
– Спасибо, – кивнул он ей, – и до свидания. – Он поднялся, чтобы уйти.
– Подожди! – София тоже поднялась, обняла его и прошептала: – Только по совести. Только так.
Он отошел от нее и отправился дальше. У экспозиции Боснии остановился. Халил Иззет снова сидел за столом и что-то вдохновенно писал. Когда Дронго подошел к нему, Халил поднял голову.
– А где ваш Салех? – спросил Дронго.
– Он сейчас подойдет, – улыбнулся Халил, протягивая руку. – Добрый день!
– А ваш Аржан?
– Он будет во второй половине дня.
– Значит, остались только вы вдвоем с Лейлой?
– Ну да. Вон она сидит, за тем столом.
Дронго направился к Лейле.
– Вы говорите по-турецки?
– Немного.
– А по-русски?
– Тоже немного. – Она не улыбалась, глаза у нее были печальные.
– Значит, владеете английским?
– Да, английским и итальянским.
– Я тоже знаю английский и итальянский, – улыбнулся Дронго, переходя на английский. – Можно, я задам вам несколько вопросов?
– Да. – Кажется, в ее глазах мелькнуло удивление.
– Я знаю вашу историю, Лейла, – начал Дронго. – Мне сказали, что вы раньше жили в Сребренице.
Она замерла. Замерла ее рука, пальцы, которые перестали ее слушать.
– Что вам нужно? – дрожащим голосом спросила девушка.
– Вы жили в Сребренице, – повторил Дронго, – и были там в июле девяносто пятого года, когда туда вошли отряды генерала Младича.
Она смотрела прямо перед собой, даже не глядя в его сторону, и почти неслышно проговорила:
– Да, я жила там вместе с мамой, папой и братьями.