— Ну, что смотришь? — уже вполне миролюбиво спросил я.
— Зачем тебе это?
— Что именно?
— Ну, Горб, эта работа. У тебя же полно денег!
— Кому ты сказал?
— О тебе? Да, собственно, никому.
— Ты говорил: никто не поверил. Сгорбыш знал?
— Знал, — неожиданно ответило Длинношеее.
Я оторопел. Я-то думал, что переиграл его! Что Павел Сгорбыш находится в неведении! Оказывается, он был в курсе. Но ни разу не дал мне понять, что знает о том, кто такой Леонид Петровский! Кто кого, спрашивается, переиграл?
— И давно он знал?
— Мы говорили об этом дня за два до того, как он запил, — пояснило Длинношеее.
— В первый раз или во второй?
— Не понял?
— За два дня до его исчезновения?
— Исчезновения?
— Ну, увольнения, — начал раздражаться я.
— Да, — кивнуло Длинношеее.
— Он с тобой разве общался? Мне казалось, сторонился. Горб наушников терпеть не мог.
— А я не с ним говорил, — обиделось Длинношеее. — Объяснял нашей секретарше, что ее шансы равны нулю.
— Зачем объяснял?
— Ну, это… — Он замялся.
— Она тебе нравится?
— Да.
— А ей нравлюсь я. Понятно.
Ситуация прояснялась.
— И что сказала секретарша?
— Я ж говорю: не поверила. Сказала: «Чего у нас в редакции делать сынку миллионера с Рублевки?» В это время подошел Горб и буркнул: «Хватит трепаться». Потом выпихнул меня за дверь и велел не распространяться.
— С какой стати он меня защищал?
— Не знаю. Но я решил с ним не связываться.
— Это правильно. Связываться с нами не стоит. — Я машинально погладил пиджак. Полу, за которой лежал конверт. — Мы люди опасные.
Итак, Сгорбыш знал, что пари липовое. Не потому ли он запил? Сорвался? Узнал, и… Что называется, не смог пережить, что его провели, как мальчишку. Но почему же мне ничего не сказал? Мол, сынок, ты мерзавец. Лгун, каких мало. Обманщик. А он просто перестал со мной разговаривать. Вот тебе и причина! Но кто ему сообщил? Да мало ли! Опомнись, Лео! Та же «девочка», с которой ты сегодня столкнулся в студии. Москва — большая деревня. Случайная встреча, у него на столе в работе твои снимки, портфолио. «А вы знаете, кто это? Это же…» И понеслось! Разумеется, он перестал со мной разговаривать. Я бы на его месте поступил точно так же.
— Ты вот что, — сказал я Длинношеему. — Раз мы люди опасные, ты бы, парень, поостерегся.
— В каком смысле?
— Поезжай домой и сиди тихо. Охрану я к тебе приставить не могу. У меня пока нет доказательств.
— Доказательств чего? — Он жадно вытянул шею.
— Меньше знаешь, крепче спишь. Тебе бы уехать. Из Москвы. Бабушка есть?
— Есть.
— Вот к бабушке.
— Она в Америке.
— Тем более.
— А как же работа?
— Она тебе дороже жизни? Короче, я предупредил. Ты отдаешь мне все, что выкрал у Сгорбыша, все без исключения материалы, и уезжаешь.
— Но я не хочу, — запротестовал он.
— Парень, ты не слышал? Уезжай из города.
— Да что случилось-то?
— Ты глухой, точно! А я думал, дурак. Короче: где встречаемся?
— У меня есть еще одна бабушка.
— Я так и думал.
— Она живет на границе Тверской и Московской области.
— Америка лучше.
— Почему?
— Потому что дальше. Ладно. Визу тебе так быстро не получить, поэтому завтра уезжаешь в Тверскую область. Лето в деревне — что может быть лучше? Сиди там до сентября. Машина есть?
— Да, — важно кивнул он.
— «Мерседес»? Или «Бентли»?
— Не все же такие крутые, как ты. «Ока».
— Отлично!
Я с трудом представлял себе, как в этом спичечном коробке помещается его длинная шея, но обрадовался. Потому что придумал план.
— Мы встречаемся за городом. На двадцатом километре Рижского шоссе.
— Почему на двадцатом?
— А черт его знает! Можешь назвать другую цифру.
— Мне все равно.
— Аналогично. Значит, на двадцатом. Ты отработаешь этот день, как положено. Чтобы не вызвать подозрений. Вечером придешь домой и соберешь все, что у тебя есть. Все материалы. И свои вещи. Выезжаешь утром, в семь часов. Главному позвонишь, когда начнется рабочий день. Бабушка, мол, плохо себя чувствует, оформите за свой счет.
— Бабушку?
— Отпуск. Не тупи. Выедешь в семь, часа через полтора будешь на месте.
— Почему в семь?
— Послушай, не грузи меня. — Я стал раздражаться. — Я называю цифры наугад. Семь, восемь, какая разница?
— Пусть будет в семь. — Шея печально склонилась. Я понял, что он любит поспать, и посоветовал:
— Не проспи. На двадцатом километре ты останавливаешься и ждешь меня. Или я тебя жду. Ты передаешь мне пакет и едешь к бабушке.
— А деньги?
— Какие деньги?
— Я передаю тебе пакет, а ты мне деньги, — объяснило Длинношеее. И с обидой: — Мне же надо на что-то жить!
— Сообразительный. Сколько ты хочешь?
— Пять тысяч.
— Долларов?
— Да.
— Почему пять?
— Назови другую цифру.
— Я тебя сейчас убью.
— Это не цифра.
— Хочешь со мной поспорить? — грозно спросил я.
— Это нечестно! — заверещало Длинношеее. — У тебя полно денег, а ты не хочешь делиться! Каких-то пять тысяч!
— Понятно: тебя зациклило на пяти. Но жизнь в Тверской губернии не такая дорогая, как в Москве. Две.
— Ничего подобного! Цены на жилье и там растут!
— Не собираешься же ты покупать там квартиру?
— Я сказал, чтобы ты понял. Твой отец занимается строительным бизнесом.
— Поэтому я и торгуюсь. Это наследственное. Три.
— Четыре.
— Три с половиной. Голые женщины больше не стоят.
— Тебе-то они даром достаются! Где справедливость?
— Справедливости нет, мальчик. Либо ты берешь три с половиной, либо тебя убивают. Не я, успокойся. Есть такая профессия — людей убивать. Сокращенно — киллер. Хочешь об этом написать? Тебя ждет приз: посмертная слава.