— А вы, девушка, собственно, кто? — с усмешкой глянул на нее следователь.
— Я его невеста, — ляпнула она. Сабуров удивленно поднял брови.
— Ах, невеста… — понимающе протянул следователь. — И когда свадьба?
— Скоро. Но могу я спросить…
— Вы, девушка, что-то знаете? Только давайте по делу. Без эмоций.
— Я хочу сказать, что все это не так…
— Ну разумеется! Ваш жених никого не убивал! Я же сказал: без эмоций. Что конкретно можете показать?
— Я…
— Может, вы с ним были на даче у Василевского?
— Вообще-то я была на работе…
— Тогда у нас к вам вопросов пока нет. Можете пойти под венец со своим избранником хоть завтра. В любое время. До суда.
— А потом нельзя? — не удержалась она.
— И потом можно. Только ждать придется очень долго. Лет пятнадцать. Так что подумайте хорошенько… невеста!
— Но почему? Вы что, не понимаете?! Он не убивал!
— Жанна, замолчи! — не выдержал Сабуров.
— Пошли бы вы девушка, собрали своему «жениху» вещи, — усмехнулся следователь.
Она молча встала и поднялась наверх. Вошла в его комнату, оставив дверь отрытой. На лестнице маячил участковый. Жанна открыла шкаф. Собрать вещи… Как же так? Неужели все кончено? Вот сейчас, сию минуту, из ее жизни уходит самый важный человек. И самый близкий. Она стояла у шкафа, не двигаясь.
Когда она наконец вернулась в гостиную, содержимое свертка тщательно проверили.
— Что-нибудь еще? — спросила она.
— Нет, достаточно, — ответил милиционер.
Сабуров взял сумку из рук оперативника и прошел вперед. За ним проследовал сопровождающий. Она вышла на крыльцо последней. Сабурова посадили в милицейскую машину, на заднее сиденье, дверца захлопнулась. Вот и все. Все кончено. Ее охватило отчаяние. И пистолет, и эти снимки… Пока она не могла сообразить, при чем здесь фотографии Игоря и Олега Николаевича. Вот что они скрывали! Вот почему таинственно переглядывались! Но Игорь… С ним же все в порядке! Она это знает! Неужели можно так лгать и притворяться?
— Ушли? — насупившись, спросила Матрена Анатольевна.
Жанна молча кивнула. Дети были напуганы. Сережа-младший изо всех сил делал вид, что ему все ни по чем! Но Жанна видела: это удар. Сначала мать, теперь отец. Эля же разревелась, начала канючить: «Где же папа? Я хочу к папе!»
Жанна впервые заметила, как девочка похожа на мать! Те же тонкие черты лица, карие глаза, курносый носик. Маленькая Маша. Маленькая принцесса. Вот теперь и начинается твоя взрослая жизнь, Жанна. Когда на тебя целиком ложится ответственность за эту девочку и за ее брата. Она крепко прижала Элю к себе:
— Будет папа.
— А когда?
— Скоро.
Эля всхлипнула и крепко прижалась к Жанне, от которой пахло мамиными духами.
— А ты теперь всегда с нами будешь?
— Конечно! Ну кто тебя станет причесывать утром? В школу провожать? — Она обернулась к Матрене Архиповне. — До каникул больше месяца. Раньше отец возил их в школу. А что теперь? Неужели им придется вставать затемно и ездить на автобусе?
— И в голову не бери! — отрезала Матрена Архиповна. — Я-то за семь километров в школу ходила! Пешком! И за счастье почитала! Серега уже большой. Хватит дитем быть. Кончилась манная кашка, которую прямо в рот клали. Ну-ка, давайте-ка спать. Ночь на дворе. Утро вечера мудренее.
…Когда дети уснули, Жанна и Матрена Архиповна сели в гостиной. Разве могли они теперь уснуть? Жанна понимала, что если сейчас кто-то и вытянет семью, то это Матрена Архиповна. Вот у кого характер! И кого надо слушать! Человек жизнь прожил, и жизнь непростую.
— Матрена Архиповна, а вы верите, что Сергей мог убить?
— Сергей-то? Не знаю. Правильно говорят: чужая душа потемки. Я дочку свою знаю. Слышала не раз: как, мол, у вас такое родилось? А очень запросто. Родила я поздно, к сорока годам. Все жили с моим Федором и думали, будто моя в том вина, что детей у нас нет. Надорвалась на хозяйстве-то. Две коровы, поросенок, огород… И так бы тому и быть, да приехал к нам в поселок журналист из Москвы. Помоложе меня годами, мужчина из себя видный. Пил только здорово. Ну, мне-то все это к чему? На ферме я работала. А он, вишь, про доярок задумал писать. О передовиках производства, значит. В работе мало кто за мной угонится, скажу, не хвалясь. И сама не понимаю, как оно все вышло. Кто ж без греха? Ну, задумал он про меня писать. Слово за слово, да и столковались мы с ним. Взаимная, значит, симпатия. И было-то оно всего два раза, а я и понесла. Кто ж знал? Оказалось, что это Федор мой с червоточиной. А я Марию родила. Журналист мой, само собой, как написал свою статью, так и скрылся. Да мне он и ни к чему был. Пустяшный человек. Одна беда: ничегошеньки о нем толком так и не знаю. Где он живет, кто родня, какие они из себя. Мы-то крепкие, деревенские. Здоровьем бог не обделил. Да тебе, дочка, интересно ли? Марии-то уже на свете нет.
— Интересно, — сказала Жанна, терпеливо дожидаясь, когда же начнется про Сабурова.
— Так почему ж я о Марии-то?… Она подрастать стала, и поняла я: чужая. Ну совсем чужая! Ни по грибы, ни с девками на речку. Уткнется в книжку и сидит. Потом бумагу стала марать. А там и в клуб подалась. На гитаре, значит, учиться. И вспомнила я про своего журналиста. Не из рода, значит, а в род. Потом стала я замечать, что дочка нервная очень уж. Ну слова поперек не скажи! И вся с какими-то вывертами. Не деревенская. Когда она в Москву подалась, я вздохнула с облегчением: там ей и место. Переживала поначалу, а когда она замуж вышла за Сергея, опять-таки вздохнула с облегчением. Если бы она Владьку сумела уломать, быть бы беде. Травилась она из-за него.
— Как это — травилась?
— По собственной дури. Собрала все таблетки, какие были в доме, да и выпила. А тут мы с Федором. Промыванием желудка дело обошлось. Ну, полежала денек в больнице да отошла. Дуреха. Это когда он с Нинкой сошелся. А тебе я, девка, так скажу: против Сергея Владька — поганец. Сергей — мужик. Владька тоже мужик, да только он свою мужицкую силу не туда расходует. Не все то, девка, золото, что блестит. Что Арнольд был погремушка, что сынок его. Ни одной юбки не пропустит. Кобелиная порода. Тьфу! — в сердцах сплюнула Матрена Архиповна.
— За что ж она его так любила?
— А как не любить? Все девки на поселке любили. Одного она понять никак не могла: не любовь это. Дурь. Своего-то она, я чай, добилась. Владьки-то.
— Откуда вы знаете? Она же вам не писала?
— Про такое и не пишут. Только я свою дочку знаю. Еще когда маленькой была, просит дорогую игрушку, ну сил нет. Убивается, ревет. А получит, ревет еще громче. И игрушку из дома вон. Не такая оказалась.
— Чего ж она хотела?
— В том-то и вопрос.