– Кому-то достанется после моей смерти, – вздохнула баба Аня. – Гляжу я на Наилю: девочка хорошая. Как дочка мне. Молодая, наряжаться любит. Пусть носит. Что мне, жалко, что ли? Она с моими собачками гуляет.
– Вот вы бы ее и удочерили, – как бы пошутил Пичугин.
– Разве ж можно? У нее родители есть, – хитро посмотрела на него баба Аня.
– Можно оформить опекунство.
– Разве ж можно? Ни жилья, ни работы, – старуха вздохнула.
«Все знает, – похолодел Пичугин. – Справки навела».
– Был бы человек хороший, я бы и не прочь, – продолжала меж тем хозяйка. – Да как их распознать-то, хороших?
– Вот я, к примеру, – осторожно забросил Пичугин. – Разве плохой?
– Да кто тебя знает? Присматриваюсь я к тебе, милок. Да-а... Присматриваюсь...
– Не хотите, как хотите, – Пичугин поднялся. Он уже начал терять терпение. Другая бы счастлива была, что нашелся человек, который...
– Мамка-то мне хорошую память о себе оставила, – вздохнула баба Аня. – Вот и я хочу о себе хорошую память оставить. Глянь-ка.
Из кармана грязного халата появилось на свет колье. Обомлевший Пичугин, как зачарованный, сел. Колье лежало перед ним, на засаленной клеенке, и случайный луч солнца, проникший в грязную кухню, любя, ласкал бриллианты.
– Хорошая у вас была мама, – только и смог вымолвить он.
– Хорошая, – баба Аня проворно убрала колье в карман засаленного халата. – Ну, так как, милок?
– Что вы от меня хотите? – вытер вспотевший лоб Пичугин.
– Э, нет. Это ты от меня хочешь. Вот и скажи прямо: хочу, мол, Анна Павловна, оформить над вами опекунство с правом наследования. В месяц кладу вам столько и столько. И встречное завещание надо составить.
– Как-как?
– А вдруг ты раньше меня помрешь?
– Я?!
– Неисповедимы пути Господни, – фальшиво сказала старуха.
Пичугин похолодел. Ему вдруг показалось, что перед ним сидит сам дьявол. Анна Вырод! Сморщенный урод с бородавкой на носу и выцветшими глазами. Она не может умереть. Она вечна. Старуха смотрела на него не мигая. Пичугин вздрогнул. Показалось вдруг, что к горлу приставили нож. Его взгляд уперся в клеенку, где только что лежало бриллиантовое колье. Соблазн был велик.
«А может, рискнуть?» – с тоской подумал Александр Сергеевич.
– Но у меня есть сын, – попытался возразить он. – Как же я могу составить завещание в вашу пользу?
– А у меня ты будешь сын. Выходит, твой мальчишка мне станет внуком. А внука я не обижу. Мне квартиру – ему дом, – жестко сказала старуха.
– Какой дом? – вздрогнул Пичугин.
– Дом на Кипре.
– Откуда вы знаете?
– Девчонка твоя сказала. Ты ей хвастался домом?
– Нет у меня ничего.
– А на нет и суда нет, – жестко сказала старуха. – Ступай, милок.
«Да сдалось мне ее богатство! – думал Пичугин, идя к бронированной двери. – Подумаешь, какое-то колье! Совсем спятила! Встречное завещание! Да никогда такого не было! Чтобы опекун завещал свою недвижимость человеку в два раза него старше! Это же бред!»
Анне Вырод было мало договора пожизненного содержания. Ежемесячное денежное довольствие жадную старуху интересовало постольку поскольку. Возможно, она просто хотела убедиться, что для человека, которому она оставит все, деньги превыше родственных отношений. Это была проверка.
И Пичугин не выдержал. Соблазн был слишком велик. «Я ее переживу», – думал он, объясняя адвокату, как составить документ. Тот смотрел на Александра Сергеевича, как на сумасшедшего.
– Вы хорошо подумали?
– Что тут думать? – сердито сказал Пичугин. – Ей семьдесят два года! А мне сорок два!
– А если с вами что-то случится?
– Да что со мной может случиться?!
– Я бы посоветовал вам пройти полное обследование в хорошей клинике. Как у вас со здоровьем?
– Понятия не имею. Я никогда не ходил по врачам, – растерянно сказал Александр Сергеевич.
– Это плохо, – сердито сказал адвокат. – Прежде чем составлять такие документы, необходимо узнать всю правду о своем здоровье. Иначе получится, что вы лишите наследства единственного сына в пользу какой-то старухи. Даже не родственницы, заметьте! Это чужой вам человек, а вы в его пользу завещание составляете!
На следующий день Александр Сергеевич в первый раз побежал в «Медрай». Там его немного успокоили.
– В общем и целом вы совершенно здоровы, – сказал врач-терапевт, изучив результаты анализов. – Есть некоторые отклонения от нормы, но в вашем возрасте и при вашей комплекции это вполне можно считать нормой.
– Сколько я проживу? – спросил Пичугин.
– Этого никто не знает.
– Но есть же результаты анализов!
– А вдруг вам завтра кирпич на голову упадет? – пошутил врач. – И заходите к нам почаще. Надо держать ситуацию под контролем.
И Александр Сергеевич купил самую дорогую карту: золотую. В «Медрай» он теперь заходил регулярно и послушно сдавал все анализы, какие велели.
С тех пор, как Пичугин запустил процесс оформления опекунства над Анной Вырод, он потерял покой. Чаще всего он думал: как бы не сорвалось! Желание завладеть бабкиным богатством было настолько сильным, что Пичугин просыпался по ночам и томился от сладкого ожидания: сколько же там? По сути, они обменялись встречными завещаниями. Старуха делала своего опекуна единственным наследником, Пичугин, в свою очередь, оставлял Анне Вырод московскую квартиру, если (тьфу-тьфу-тьфу) умрет раньше.
Он вдруг стал замечать, что Наиля изменилась. Или ему это только казалось? Однажды она подала ему какой-то горький чай.
– Что это? – сморщившись, спросил Пичугин.
– Чай!
– Гадость какая!
– Пей, это полезно, – Наиля вспорхнула к нему на колени и сама поднесла чашку ко рту. – На травах.
На следующий день у него болел желудок. «А если старуха решила меня извести? – подумал вдруг Пичугин. – Не сама, нет. Наиля дурочка. Старуха вертит ею, как хочет. Денег в долг дает, а потом на счетчик ставит. Получается, что я-то девчонку кинул! Долю пообещал, если дельце выгорит, а сам молчу».
– Ты на меня, наверное, обиделась? – спросил он у девушки во время следующего визита.
– За что? – удивилась та.
– Я ведь тебе денег обещал, если сведешь с соседкой. А получается, что мы без тебя обошлись.
Наиля кинула на него странный взгляд.
– Я с тобой обязательно рассчитаюсь, – пообещал Пичугин. – Вот оформлю бумаги...
– Пей, – Наиля протянула ему бокал с белым вином. – Утром поедешь. Давай, – она потянулась своим бокалом чокаться. – Я не обижаюсь.